застыла, по ее пальцам расползалась обмякшая кошка из теста, а она не могла отвести глаза от половиц под окном. С тех пор она не могла на них наступать.
Она так старалась с дочками Питера. Изо всех сил старалась. У будней, которые девочки проводили у матери, появился отчетливый ритм. Понедельник, когда они уезжали, сжирал шок, ее голову окутывало черное облако паники и бесполезности, вторник уходил на поправку, среда на подавленность и отчаяние: Флоренс и Джессика ее ненавидели, что бы ни говорил Питер. Она видела это по глазам, по тому, как они отшатывались, если она подходила слишком близко, как испуганные лошади. Все это было безнадежно, полная катастрофа, из нее никогда не выйдет нормальная мачеха, о хорошей и говорить нечего. В четверг она просыпалась рано и вела с собой беседы: у нее хорошо получается с детьми, она, считай, вырастила Ифу, а это было не сказать чтобы просто – так ли сложно будет совладать с девочками Питера? Пятница посвящалась тщательным приготовлениям: Моника покупала раскраски, акварельные краски, куколок для катушечного вязания, мягкие мячи пряжи. Ставила вазы с цветами на тумбочки возле кроватей. Выкладывала на кофейный столик прессы для гербариев, книги о природе, комиксы, клей, пластилин, яркие нитки для вышивки: она научит их вышивать, шить! Они вместе станут делать подарки к Рождеству: очечники, бархотки для обуви, сумки для пижамы, носовые платки с монограммами. Она представляла, как Питер увидит их втроем, тесно усевшихся на диване, за шитьем футляра для банки с табаком ему в подарок. Как он будет рад, поняв, что она победила, что она их приручила.
Потом наступал вечер пятницы, и Моника встречалась лицом к лицу с двумя детьми в одинаковых вельветовых платьях, заказанных по почте, подолы у которых уже висели немножко неровно, – как ей хотелось распороть швы и переделать их как надо; дел-то на пару минут, – дети мчались по дому в поисках кота, которого любили.
Дженни, их мать, быстренько устроила так, чтобы кот остался на попечении Питера, когда они разъехались: настояла на том, чтобы это создание продолжало жить тут. И Моника быстро догадалась почему. Животное не понимало, что можно есть, а что нельзя: оно сжирало куски бумаги, резинки для волос, метры бечевки, ярлыки с одежды. Раньше она такого не видела. Если лисы разрывали в переулке мусорные мешки, то кот грыз засохшие кости, полусгнившие рыбьи головы, заплесневевшие корки, жевал стаканчики из-под йогурта и старые шнурки. А потом шел в дом, оглушительно орал под кухонной дверью, пока Моника не сдавалась, а затем отрыгивал неподобающее содержимое желудка на ковер, на свеженатертые воском полы, на коврик в прихожей, на кухонный стол.
Как недавно сказала Моника Питеру, если еще хоть раз придется оттирать кошачью рвоту с мебели, она завоет в голос.
Сегодня его надо было чесать: четверг – день, когда Моника любила убирать в доме, стирать все следы пребывания девочек, наводить порядок, извлекать из шерсти кота все обрывки листьев и сор. Но странное дело, она не могла его найти. Звала внизу, у лестницы, у двери во двор, у
