и она спрашивать перестала. Просто принесла в ведерке немного воды, промыла ему рану и перевязала ее, оторвав от своего подола кусок ткани. А потом обняла его и спросила, не сделал ли это кто-то из мужчин, что за ним ухаживают. Он покачал головой. Тогда, чуть отстранившись, она заглянула ему в глаза и попросила:
– Расскажи мне.
– Это я сам.
– Ты сам?!
– Да.
– Ты сам разбил себе голову?! Но как?
– Об стену. – Он мотнул головой в сторону одного из кирпичных сводов подвала, и она заметила на стене следы крови.
– Зачем же ты это сделал?
– Я хочу, чтобы все прекратилось.
– Что все?
– Все! Пусть все это наконец прекратится!
Она притворилась, будто не понимает. Но теперь-то ей было ясно, что тогда она проявила самую обыкновенную трусость. Если бы у нее хватило смелости и решительности, если бы она действительно любила брата, то сама должна была принести ему нож или даже, тихонько спустившись по темной лестнице, сама должна была вонзить ему нож прямо в сердце, а потом позволила бы ему умереть в ее объятьях.
Спустилась ночь, прилетели на ночлег буревестники. В окутавшей остров тьме ей то и дело слышались страшноватые звуки, не свойственные ни тюленям, ни птицам. Ей слышалось рычание львов, леопардов и волков. Ей слышался звон цепей. Ей слышались пьяные крики и треск костра. А еще она чувствовала, как кто-то огромный дышит ей почти в самое ухо, и слышала, как шумно он втягивает воздух своими широкими ноздрями. Она чувствовала вонь, исходившую из его пасти, полной желтых зубов, и жар его дыхания…
А потом наступил серый рассвет и принес пронизывающий холод. С неба сыпался мелкий дождик. Она попыталась встать и поняла, что не может пошевелить ни ногой, ни рукой. Мир для нее превратился в нечто яркое и такое крошечное, что, казалось, его можно заключить между двумя ладонями.
Она подняла глаза, увидела высоко над головой зеленую бахрому травы и поняла, что оттуда-то она сюда и попала. И где-то там у нее есть какая-никакая постель. Но увидеть отсюда, как можно туда подняться, она была не в состоянии. Оказалось, впрочем, что вторая нога вполне ее слушается, так что она вновь вернулась к мысли о том, что все же нужно встать и попробовать отыскать путь наверх. Но ведь и эта ямка в скале тоже своего рода ложе, и она снова вспомнила, что ее брачное ложе унесло ветром. Опустив голову, почувствовала, как отвратительно пахнет у нее изо рта, и внимательно осмотрела поврежденную руку. Один из пальцев имел какую-то явно неправильную форму и торчал куда-то не туда. Да и в целом рука выглядела точно неумелый рисунок маленького ребенка.
Ей снится, что она в саду, где бьют фонтаны и благоухают заросли лаванды, над которыми сердитыми гудящими облаками взлетают пчелы, потревоженные ее двоюродными братьями, и мальчишки начинают сбивать их палками, пока нянька не утаскивает их прочь.
