спину.
– Нет, я просто не хочу, чтобы он тратил время на такую, как вы.
Банни понимал, что ему следует вмешаться, но он не привык говорить ни матери, ни Ли, что им следует или не следует делать; и потом, если честно, ему даже льстило то, что они, оказывается, способны из-за него сражаться.
– На такую, как я? – переспросила Ли. – Поясните, пожалуйста, что конкретно вы имеете в виду?
Банни много раз воображал нечто подобное и всегда хотел, чтобы в этом споре победила Ли. Но в данный конкретный момент, когда спор уже разгорелся, его вдруг одолели мысли о том, что мать, возможно, права. Ведь Ли ему не жена, не подружка, не родственница. Что, если она возьмет и завтра же его бросит?
А мать, подойдя к Ли почти вплотную, тихо сказала:
– Ах ты, маленькая сучка. Учти, я знаю твой номер телефона.
На столике возле дивана пять крошечных солдатиков в британской форме окружили сбитый «Мессершмитт», в кабине которого сидел, склонившись над штурвалом, мертвый пилот. Банни возился с моделью этого сражения целых пять недель. Но мать одним взмахом руки смела фигурки со стола и, хлопнув дверью, вышла из дома.
Лето близилось к концу, но вместо обычных злобных ветров и дождей над городом повисла плотная серая облачная пелена; было ни тепло, ни холодно, и казалось, что в воздухе совсем нет кислорода, словно его один раз уже использовали. В конце улицы, где жил Банни, полицейская машина, преследовавшая украденный грузовик, насмерть сбила двоих детей. Их звали Назир Икбал и Джейд Барроуз. Заднюю часть автомобиля занесло на повороте, и он, вылетев на тротуар, пробил кирпичную стену, за которой мальчики играли в крикет. Банни узнал их имена только потому, что теперь их большими белыми буквами то и дело писали прямо на асфальте. Тех полицейских – водителя и его коллегу – постарались потихоньку куда-то увезти, прежде чем родители мальчишек и их соседи успели как следует осознать случившееся. Однако следующую группу полицейских, прибывших на место преступления, встретил град камней и стеклянных бутылок; одну из полицейских машин даже перевернули.
Недели две каждый вечер на их улице вспыхивали беспорядки, и Банни, скрываясь за занавесками, видел синие мигалки полицейских машин, слышал яростные крики и какие-то взрывы, и все это было, с его точки зрения, больше похоже на празднование некой победы, чем на скорбь по поводу некой утраты.
Для себя он решил, что из дома ему пока лучше вообще не выходить. Ему вовсе не хотелось оказаться в центре разъяренной толпы, для которой он стал бы слишком удобной мишенью. Но и потом, когда на улице снова воцарились мир и покой, ему все еще было страшно. Он, правда, все время твердил себе, что нужно непременно собраться с силами и выйти из дома, но при этом прекрасно понимал, что сам себя обманывает.
Однажды – это было в среду – Ли вернулась с работы и увидела, что ее отец сидит за обеденным столом, аккуратно положив ладони на плетеную салфетку, словно на спиритическом сеансе для одного человека. На нем был красный джемпер с V-образной горловиной. Он посмотрел прямо на Ли
