не мог противостоять. – Думаю, что чепчик кормилицы подошел бы к твоему угрюмому лицу, как мне – детский капор. При виде такого младенца и такой няньки все девушки разбежались бы в страхе.
– В свое время мы наводили страх на мужчин, – сказал де Во, – и думаю, что еще поживем, чтобы снова внушить им ужас. Приступ лихорадки – это пустяки; надо лишь иметь терпение, чтобы от него избавиться.
– Приступ лихорадки! – воскликнул Ричард, вспылив. – Ты прав, меня одолел приступ лихорадки. А что же случилось со всеми остальными христианскими монархами – с Филиппом Французским, с этим глупым австрийцем*, с маркизом Монсерратским*, с рыцарями госпитальеров, с тамплиерами?* Что с ними со всеми? Так знай же: это застойный паралич, летаргический сон, болезнь, которая отняла у них речь и способность действовать, – какой-то червь, который вгрызается в сердце всего, что есть благородного, рыцарского и доблестного. И это сделало их лживыми даже в выполнении рыцарского обета и заставило пренебречь своей славой и забыть Бога.
– Ради всего святого, ваше величество, – сказал де Во, – не принимайте это близко к сердцу. Здесь ведь нет дверей, и вас услышат; а такие речи уже можно услыхать и среди воинов; это вносит ссоры и распри в христианское войско. Не забывайте, что ваша болезнь теперь главная пружина их начинаний. Скорее баллиста будет стрелять без винта и рычага, чем христианское войско – без короля Ричарда.
– Ты льстишь мне, де Во, – сказал Ричард: он все же не был безразличен к похвалам. Он опустил голову на подушку с намерением отдохнуть, более решительным, чем выказывал до сих пор. Однако Томас де Во не принадлежал к числу льстивых царедворцев: эта фраза как-то случайно сорвалась у него с языка. Он не сумел продолжать разговор на столь приятную тему, чтобы продлить созданное им хорошее настроение, и замолк. Король, опять впадая в мрачные размышления, резко сказал: – Боже мой! Ведь это сказано только для того, чтобы успокоить больного. Разве подобает союзу монархов, объединению дворянства, собранию всего рыцарства Европы падать духом из-за болезни одного человека, хотя бы и короля Англии? Почему болезнь Ричарда или его смерть должна остановить наступление тридцати тысяч таких же смельчаков, как он сам? Когда олень-вожак убит, стадо ведь не разбегается. Когда сокол убьет журавля-вожака, другой продолжает вести стаю. Почему державы не соберутся, чтобы избрать кого-нибудь, кому они могут доверить руководство войском?
– Это верно. Но если вашему величеству угодно знать, – сказал де Во, – то я слышал, что по этому поводу уже были встречи между королями.
– Ага! – воскликнул Ричард, и его честолюбие сразу проснулось, дав иное направление его раздражительности. – Я уже забыт союзниками прежде, чем принял последнее причастие? Они уже считают меня мертвым? Но нет, нет – они правы. А кого же они выбрали вождем христианского воинства?
– По чину и достоинству, – сказал де Во, – это король Франции.
– Вот оно что! – отвечал Ричард. –
