им отрывок примером исключительно точного режиссерского видения.
Режиссерского! Заметьте себе! Это остроумное и верное наблюдение неоспоримо. Пушкин видит то, что он описывает так же, как гениальный кинорежиссер в наши дни видел бы свою картину: в кадрах, в монтаже, в ритме. Не для чужой постановки! Он сам делает свою единственную постановку.
Книгу. Не материал для фильма или спектакль, но Книгу! Сюжет книги рассчитан на читателя. Не на зрителя. Не на артистическое исполнение.
Не случайно все инсценировки и экранизации пушкинских повестей и поэм (я имею в виду драматические инсценировки, а не оперы – это другой разговор) проходили для зрителей незаметно, оставляя театральный и кинематографический мир равнодушным.
Чтобы инсценировать Пушкина, драматург и режиссер должны подняться к пониманию всей глубины его замыслов, стать на один уровень с ним, что, по-видимому, невозможно, ибо это наивысший мыслимый уровень в искусстве, его «потолок». Или уподобиться Александру Дюма-отцу – без благоговения и почтения брать материал всюду, где он плохо лежит, замешивать заново и лепить свое, не считаясь ни с именами, ни с фактами, ни с теориями… Было бы интересно!
Сам Пушкин, быть может, одобрил бы именно последнее! Помните, как весело радуется у него Моцарт, слушая игру уличного скрипача? Уж во всяком случае он не стал бы в позу Сальери: не стал бы кричать о том, что его искажают, портят, уродуют. В этой маленькой сценке Пушкин дал ключ к своему пониманию творчества. Оно, как солнце, должно светить всем.
Прочтите и подумайте! Это достойно длительных размышлений. В мировой литературе немного наберется таких ключевых сцен. В ней – магический кристалл, а в нем – средоточие многих человеческих лучей…
Воссоздавая эпоху, отбирая ее наиболее выпуклые черты, Пушкин пренебрегает драматической интригой, чего не делает, скажем, писатель куда менее крупного дарования, но драматург, что называется, «милостью Божьей» – А.К. Толстой, автор знаменитой «Трилогии», действие которой происходит в те же времена, а сценическая жизнь – обширная и долголетняя.
«Борис Годунов» – прежде всего книга, написанная в драматической форме. Трагедия А.К. Толстого – пьесы, только и единственно пьесы, предназначенные для сцены, для актеров, для зрителей.
Но вот встает вопрос экранизации… Имеет ли право «маляр негодный» браться за повторение Мадонны Рафаэля. Сальери, как вы помните, люто негодовал на это.
Представлю на мгновение, что я – Александр Дюма, к которому дирекция киностудии обратилась с просьбой инсценировать «Бориса Годунова». Мне предоставлена свобода действий, хотя студия просит все же в основном не забывать текст Пушкина.
(Заметим в скобках, что я – «Александр Дюма», и сам не дурак, чтобы отказываться от первоклассно написанных диалогов. Об этом они могли бы меня и не предупреждать!)
Тем не менее, я по прочтении ясно вижу, что драматическая интрига в пьесе едва намечена,
