пирогом» и переваренной зеленью. С кухни доносились звуки радио: Oasis пели «Wonderwall», и подавальщицы подпевали. Подошла очередь Эллиса. Свет резал глаза, Эллис потер их, и Дженис обеспокоенно посмотрела на него. Но он сказал:
– Дженис, пастуший пирог и жареную картошку, пожалуйста.
– Ваши пирог и картошка, – отозвалась она. – Порция для джентльмена.
– Спасибо.
– Пожалуйста, миленький.
Он прошел к столику в дальнем углу и отодвинул себе стул.
– Глинн, можно?
Глинн поднял взгляд:
– Пожалуйста. Как жизнь?
– Ничего. – И он принялся сворачивать самокрутку. – Что читаешь?
– Гарольда Роббинса. Я обложку завернул, потому что сам знаешь, какой тут народ, обязательно начнут нести всякую похабень.
– Хорошая книга?
– Гениальная, – сказал Глинн. – Совершенно непредсказуемые повороты сюжета. Кровавые разборки. Шикарные машины и шикарные женщины. Смотри, вот фото автора. Посмотри на него. Посмотри, какой он стильный. Вот это мужик в моем вкусе.
– Что это за мужик в твоем вкусе? Ты, часом, не голубой? – Это Билли подсел к ним.
– В данном случае это значит, что с таким мужиком я был бы не прочь поотвисать.
– А мы для тебя нехороши?
– Я себе лучше руку отрежу. Ничего личного, Эллис, не обижайся.
– Я не обиделся.
– В семидесятые я был чем-то похож на него, в смысле стиля. Эллис, ты помнишь?
– Типа «Лихорадки субботнего вечера»[1], да? – сказал Билли.
– Я тебя не слушаю.
– Белый костюм, золотые цепуры?
– Я тебя не слушаю.
– Ну хорошо, хорошо, мир, – сказал Билли.
Глинн потянулся за кетчупом.
– Но все же, – сказал Билли.
– Что – все же? – спросил Глинн.
– Конечно, я вижу по твоей походке, что ты по бабам мастак и пацанчик четкий[2].
– Чего это он? – спросил Глинн.
– Без понятия, – тихо ответил Эллис и отодвинул тарелку.
Они вышли в ночь, и он закурил. На улице похолодало. Он посмотрел в небо и решил, что может пойти снег.
– Не стоит так подначивать Глинна, – сказал он Билли.
– Он сам напрашивается, – ответил Билли.
– Ничего подобного. И хватит обзывать его голубым.
– Смотри, Большая Медведица. Видишь?
– Ты слышал, что я сказал?
– Да, слышал.
Они пошли обратно в малярный цех.
– Но ты видел, видел?
– Господи боже мой, – сказал Эллис.
Прогудела сирена, лента конвейера остановилась, и началась суета – люди передавали смену и уходили. Было семь утра, темно, и Эллис попытался вспомнить, когда он последний раз видел солнце.
«I bet you could tell by the way you used your walk / that you were a woman’s man with no time to talk» – видоизмененная цитата из песни
