есть время и возможность для размышлений, выброшенных в корзину черновиков и внезапных творческих озарений. Пусть он сам знает, что это всё понарошку. Актеры тоже знают, что страсти, которые они изображают на сцене, – это только фарс и способ выманить деньги у зрителей. И тем не менее говорят о каких-то концепциях, видении роли, контексте и вдохновении. Потому что для человека, который мечтал о творчестве, невыносимо признать себя поденщиком. На это Гринблат был способен только после некоторой дозы алкоголя, ровно такой, какая располагала к самоуничижению. А пока он трезв и работоспособен, он продолжал «играть в писателя», хотя бы с самим собой. И пока его рейтинги высоки и тиражи стабильны, его литагентша смотрела на эти игры сквозь пальцы.
Итак, Анна, или, точнее, Аня. Тезка Карениной, загадочная русская душа. Гринблат поморщился. Будь он в здравом уме и твердой памяти, ему бы в голову не пришло писать роман о времени и людях, которые были ему знакомы только из краткого курса русской классики в университете. Но можно ли считать человека, зарабатывающего на жизнь написанием любовных романов, здравомыслящим? Нет, скорее всего, он чокнутый и сдвинутый, как Мартовский Заяц и Безумный Шляпник одновременно. Густав хмыкнул. К чему приплетать «благородное безумие»? Это Дорис сказала ему, что неплохо бы написать роман о русской девушке по имени Анна и чтобы действие происходило в XIX веке: рейтинги показывают, что после выхода очередной экранизации «Анны Карениной» тема остается популярной.
Первым делом Густав подчеркнул «Московский вокзал» и полез в Интернет проверять. Так и есть! В XIX веке он назывался Николаевским, в честь русского царя, позже был переименован в Октябрьский и только потом – в Московский. Затем подчеркнул «безотрадную равнину». Не слишком ли эмоционально? Написать «серая», «однообразная», и читатель сам поймет? Но вычеркивать рука не поднималась. Собственно, это было единственное искреннее слово во всём тексте. «Безотрадная». Безотрадная скука, безотрадный роман. Право, жаль, что этот кровопивец не прирезал заодно и милую Анюту, всё бы и закончилось. Но нельзя! Никак нельзя. Никто не режет курицу, несущую золотые яйца, даже если саму курицу эти яйца уже достали. Стоп. Что-то меня заносит.
Он подчеркнул голубым маркером повторяющееся слово «серый» в первом абзаце, но вычеркивать не стал. «Серая равнина, проступающая в сером тумане» – это такой образ, как роспись в технике гризайль, а если редактор считает иначе, то пусть и упражняется. С редакторами Густав уже давно не спорил. Хотят гладенький текст, чтобы взгляду не за что было зацепиться, пусть делают его сами. А вот «сидела» и «сидевший» в четвертом предложении – это небрежность. Да еще и «сиденье» в третьем! Густав стер начало четвертого предложения и написал: «Но Аня все же повернулась к окну и буквально уткнулась в него носом»… Потом подумал еще и поправил концовку: «потому что пожилой мужчина напротив нее, в клетчатом пальто и в котелке, бесцеремонно раскуривал страшную вонючую сигару».
Текст
