чтобы сподобилась я назваться матерью моему ребенку… Пошли нам сына, чтобы с мужем у нас была утеха в жизни, чтобы в старости нашей он поддерживал нас…
И сотворил Бог по милости Своей и даровал Евфимиану желанного сына.
Не описать радости родителей. В день крещения мальчика они выкупили на волю заключенных в тюрьмы за долги, разослали по монастырям щедрые жертвы, дали обет построить несколько храмов… И все это было ничтожно по сравнению с той радостью, какая переполняла их души.
Началось тихое, благословенное детство избранного Богом отрока, которого родители назвали Алексием.
Среди первых впечатлений помнил он, как мать, стоя с ним на коленях и поддерживая его руками, учила его произносить имя Божье и говорила ему о Том Творце, Который создал его, поселил на земле и ждет от него, маленького Алексия, Себе хвалы. И душа мальчика наполнялась тогда чувством близости Бога: трепетом и счастьем.
И часто, когда мальчик просыпался на несколько минут, видел он склонившуюся над колыбелью мать, шептавшую не то слова любви к нему, не то молитвы о нем Вседержителю Богу.
Помнил он богослужение в церквах, и церковное пение, и минуту величайшего чуда вселенной, когда, по слову священнослужителя, в чаше вино претворялось в Кровь и хлеб – в Тело Христово и предстоявшие падали ниц перед совершавшимся неизглаголанным таинством.
Он помнил трапезы в отцовском доме, в отцовском саду на сотни убогих людей, и длинные беседы отца и матери с одним из управляющих, которому было поручено объезжать бедные кварталы города и оказывать помощь нуждающимся.
И одновременно с тем, как мальчик подрастал, рос в его сознании образ Христов.
Христос был для него не чем-то далеким, отвлеченным, непонятным, Христос всегда стоял перед ним, как стоял в тот страшный день на помосте, – в тернии, с тростью в руках, со связанными руками, с каплями пота, застывшими по лицу и вытекшими из-под жаливших колючек венца, в багряной ризе, – измученный, осмеянный, поруганный, осуждаемый на смерть, в ужасе настоящего страдания, в еще большем ужасном предчувствии креста…
Неизгладимо в воображении мальчика запечатлелся Христов крест, на котором было написано: «Иисус Назорей, Царь Иудейский». На широко раскинутых и пронзенных руках висел страдающий Богочеловек.
«Господи, Господи, – шептал в минуту видения крестного древа мальчик. – Ты страдаешь, а я ликую. Ты уничижен, а я во славе… Дай мне во имя Твое уничижить себя. Дай мне участвовать в земном страдании Твоем. Дай мне уйти от этого мира. Дай мне прожить бездомным скитальцем, как Ты. Дай мне любить Тебя и доказать мою верную, мою истинную любовь к Тебе. Дай мне – не счастье, не успехи, не богатство. Во имя Твое, ради Тебя – дай мне нищету, бесславие, тяжелую, отреченную жизнь. Дай мне высшее счастье – страдать, как страдал здесь Ты, мой Бог и Искупитель!..»
Никому не доверял Алексий своих мыслей и чувств: таил все в себе. Он был разумен и тих. Но это
