style="font-size:15px;"> – Подсадите, братцы! – попросил Ясмуд и в то же мгновение был поднят и вынесен наверх, словно мощной волной. – Руку, княгиня! – крикнул он.
Ольга взглянула в сторону затора у лестницы и подчинилась. Ясмуду она показалась легкой, почти невесомой, как девочка. Ее ладонь была сильной и в то же время очень хрупкой. Помогая Ольге ступить на тесаные доски, Ясмуд придержал ее за талию и ощутил такое волнение, что едва не задохнулся.
– Я не знаю, что говорить, – призналась она, подталкиваемая им вперед.
Шум стоял оглушающий. Он прочел ее признание по губам.
– Говори, что от сердца идет, – прокричал он в ухо Ольги. – Помни, ты наша княгиня. Не робей.
Напутствие не помогло. Начала говорить Ольга слишком тихо, поэтому первые слова были произнесены впустую. Стоя в отдалении, за ее спиной, Ясмуд видел, что творится на площади. Казалось, там не люди копошатся, а сермяги, кафтаны да полушубки – бездумные, ошалевшие, неуправляемые. Стоящие на помосте старались держаться уверенно, однако вблизи было заметно, как они робеют и нервничают, опасаясь, что толпа окончательно выйдет из подчинения, нахлынет разом и поглотит всех верховодов вместе с досками, как поглощает днепровская вода прохудившийся челнок на быстрине.
Когда же Ольга обрела голос, то ее уже мало кто слушал. Людям хватило доходчивых речей Свенхильда. Они полагали, что властители действуют по общему согласию, и не вникали в тонкости отношений и поведения собравшихся наверху. О княгине и воеводах совсем позабыли, переключив внимание на тех, кто стоял рядом, вровень, был близок и понятен.
И все бы не беда, если бы не хмель, бродивший во многих лихих головах. Кое-где уже началась поножовщина, а уж оплеухи и зуботычины сыпались в толпе градом. Прежде в Киеве таких вече не бывало. Никому еще не приходило на ум подпаивать народ перед собранием, как это сделали воеводы.
Будучи соплеменником и даже дальним родичем Свенхильда, Ясмуд ясно понимал его расчет. Захват власти был в крови у выходцев из варяжских земель. Долгое время они могли служить хозяину верой и правдой, но, почувствовав слабину, тут же выходили из повиновения. Если слабый не способен оказать сопротивление, то нужно без жалости отнимать у него все, чем он владеет, – кусок хлеба, монеты, женщин, власть. Получив же достойный отпор, варяги унимались. Они уважали силу и только ее. Взывать к их совести было так же бесполезно, как зайцу жалобно кричать в когтях рыси.
Пока Свенхильд, заслонив собой Ольгу, пытался снова завладеть вниманием расходившейся толпы, Ясмуд внезапно понял, что делать. Озарение было подобно яркому свету, зажегшемуся в темноте. Одновременно с этим Ясмуд ощутил необычный подъем и стал почти невесомым, точно готовый взлететь пузырь, наполненный горячим воздухом.
Толпе сейчас плевать на то, кто возьмет власть в Киеве, – ей нужны только две вещи: зрелище, чтобы было на что посмотреть и что вспомнить, а еще обещание сытой спокойной жизни. Кто сумеет дать это толпе, тот и окажется в центре внимания.
Сперва
