оставляя позади кровавый след, а то и шлейф кишок, кто-то бился в конвульсиях. Слава богу, звука не было.
На улице горели и взрывались машины, столкнувшиеся, перевернувшиеся, сплющенные, сбившиеся в бесформенные горы железа…
Сев в троллейбус, он закрыл глаза. Но так было еще хуже, реальное изображение исчезло, остался только весь этот кошмар.
Ярославского вокзала не было. Как, впрочем, и всего остального.
У входа лежал молоденький милиционер. От поясницы и ниже он был придавлен здоровенным блоком и, судя по положению блока, расплющен. Но был еще жив – рот был открыт, видимо, стонал или кричал – вместе с вытекающей кровью.
Поднялся на второй этаж, к кассам.
Надо было ехать как можно севернее, там такие вещи исключены. Архангельск или Мурманск. Вологда слишком близко.
Самым трудным оказалось купить билет. Потому что когда заглянул в окошко, посмотрел кассирше в лицо, то увидел месиво, кровавое, серые мозги, вывалившийся глаз… И надо было ей сказать – куда, на какой поезд… Кинулся к урне, вырвало.
Отдал крикливой бабе двадцать рублей.
Пошел к другой кассе и, глядя в пол, купил билет до Архангельска. За час до отправления. Верхний боковой плацкарт.
И пошел на платформу, где курил одну за одной, стараясь не смотреть на людей.
И вдруг заметил, что большинство – живые. Не изувеченные даже, а целехонькие!
«Спасся!» – с облегчением подумал он. – Спасся!»
Он бежал по осенней безлюдной просеке и беспрерывно кричал: Пустите! Дорогу!
Вначале перепрыгивал через лужи или оббегал. Потом уже не обращал внимания. Пустите! Дорогу!
Мороз сковывал голову. Дорогу! Пустите!
Просеки пересекались перпендикулярными просеками. Пустите! Дорогу!
Все медленней. Спотыкаясь, падая и тут же вскакивая. Дорогу! Пустите!
Потом упал лицом в траву и только лишь дышал.
Позади уже никого не было.
Он приметил этого слегка обрюзгшего, но еще достаточно крепкого, а главное – науськанного и натасканного человека, уткнувшегося в газету, еще между «Пушкинской» и «Баррикадной». Когда же тот тоже перешел на кольцо и сел в тот же вагон, последние сомнения развеялись.
Усилием воли уняв затрепыхавшееся сердце и обтерев ладони о брючины, он собрался. Мысль обострилась и начала прокручивать варианты спасения.
Проехав свою, «Белорусскую», убедился: да, тот прилип, впился, как клещ. Ни дебильная газета «Мир новостей», ни сандалеты на босу ногу, ни затрапезная матерчатая сумка в руках не могли сбить с толку. Профессионал, на лбу написано, хоть бомжом его обряди.
На следующей он начал демонстративно пробираться к выходу задолго до остановки, к месту и не к месту спрашивая: «Сходите? Сходите? Сходите?..» Тот продолжал сидеть как ни в чем ни бывало. Ему стало ясно, что его ведут, передавая друг другу,
