style="font-size:15px;"> Песок в песочнице был влажный. Я сидела на корточках посередине песочного царства, и мои красные кожаные сандалии казались мне волшебными корабликами, плывущими неведомо куда по бушующему морю.
Песочница, сбитая из старых позеленевших досок, стояла в центре общего большого неухоженного двора трех пятиэтажных хрущевских домов по улице с громким названием «Победа».
Во дворе располагались три жизненно важных объекта: трансформаторная будка с надписью: «НЕ ВЛЕЗАЙ – УБЬЕТ!», огромная зловонная помойка и пункт приема стеклотары. В одном из домов под вывеской «ОГОНЕК» работало без выходных самое популярное в городе кафе, и запах начинки для беляшей привлекал во двор всех бездомных собак округи.
В пункт приема стеклотары почти всегда стояла небольшая очередь из суетливых старушек с молочной посудой и вялых понурых граждан мужского пола, неопределенного возраста с винными и водочными бутылками. Приемщица была невероятно зла и криклива. Ее голос, силе которого могли бы позавидовать мировые оперные дивы, поминутно оглашал двор: «А тару кто за тебя мыть будет? Пушкин?.. Ты че, сначала в бутылку нассал, а теперь сдавать принес?.. Все, пункт не работает! Ящиков нету!» – и окошечко пункта наглухо закрывалось.
Очередь, замерев в оцепенении, напрасно ожидала улетевшее счастье и, в конце концов, отчаявшись, расходилась, унося с собой тяжелые сумки с так и не принятой посудой.
Во дворе на короткое время становилось тише. Совсем тихо во дворе никогда не было. Жителям перенаселенных домов не жилось в мире, поскольку всегда находился повод смешать ближнего с грязью.
Но меня шум во дворе никогда не раздражал и не отвлекал от тех игр, которые я сама себе придумывала.
Чаще всего я сидела на бортике песочницы и с большим интересом наблюдала за тем, что происходит вокруг.
Вот голуби, толкая друг друга, собирают с асфальта рассыпанные кем-то семечки, а к ним, почти по-пластунски, подкрадывается кот; вот нечесаные, грязные, со сбитыми коленками мальчишки забрасывают камнями маленькую плешивую собачонку с перебитой лапой; вот горбатая старуха, что-то недовольно шамкая себе под нос, моет в луже непринятую бутылку, пытаясь отодрать грязными ногтями этикетку, но это не так просто – этикетка приклеена на совесть, тогда, отчаявшись, старуха вынимает изо рта вставную челюсть и соскабливает ею с бутылки остатки этикетки и клея.
Но чаще всего я прислушивалась к разговорам ангелов, которых в нашем дворовом пространстве было очень много. Они были прозрачны, как чистые стеклянные бутылки из-под молока. Ангелы с длинными крыльями и большими веселыми глазами. Их смех – звон далеких колокольчиков – не мог заглушить даже грохот огромной мусорной машины, приезжавшей к помойке по непредсказуемому графику – то два раза в день, а то раз в два дня.
Ангелов вокруг всегда было много, и они были настолько похожи друг на друга, что я никого из них не выделяла особо. К тому же, они часто вели себя коллективно, словно диковинные птицы, и не проявляли какой– либо индивидуальности. Вот, например, они сбились в стайку над головой старого еврея в замусоленной
