идом забегали по месту происшествия, осматривая, описывая, фотографируя и собирая все, что хоть как-то подходило под слово «улика».
– Полагаете, с этой дряни был первый раз? – следователь, средних лет усталая дама, смотрела на погибшего мальчишку так равнодушно, что Ирине стало не по себе.
– С этой дряни, скорее всего, первый. Подсаживаются на нее быстро, а кожа у него, обратите внимание, довольно чистая. После пары приемов, а иногда и после одного, капилляры лопаются на ура. На первый взгляд смерть наступила часа три назад, точнее скажут после вскрытия.
Следователь молча покивала и ушла к позвавшему ее оперативнику. Эксперт краем губ усмехнулся своим мыслям и пошел к машине. Значит, подумала Ирина, вот так и выглядит эта работа – всем уже нет никакого дела до того, что кто-то умер. Важно только, как, почему и по чьей вине.
Она приблизилась к мальчишке, и с каждым шагом ей все сложнее было отвести взгляд от его лица, еще живого, в какой-то момент ей показалось, что мальчишка дышит, и показалось настолько явственно, что Ирина чуть не вскрикнула. Но нет, он умер, окончательно и бесповоротно, ударившись затылком об острый бордюрный камень, попавший сюда неизвестно каким образом.
– Как вы думаете, если бы не этот камень, он бы остался жив? – спросила Ирина, услышав, как кто-то подошел к ней сзади.
– А вы считаете, что, упав спиной с высоты десяти… одиннадцати метров, можно остаться в живых? – крякнул эксперт. – Впрочем, бывает всякое. Знаете, что произошло?
Ирина, не оборачиваясь, покачала головой. Этот ответ она хотела бы услышать от самого мальчишки, и желательно – до того, как он сделал этот неверный шаг. Или предыдущий.
– Специя, – объяснил эксперт. – Вот эта дрянь, которой он нанюхался. Вызывает сначала заторможенность, потом – эйфорию, а потом, как видите, эйфория переходит в степень сверхспособностей. Условно, конечно. Этот вот приятель решил, что он Бэтмен. Обычно после приема дозы они не спят несколько дней или, наоборот, спят беспробудно… У специи фаза эйфории сильная, но достаточно короткая, ему, как видите, хватило.
– Думаете, он выпрыгнул сам?
– Я ничего не думаю, милая барышня, – желчно укорил Ирину эксперт. – Моя задача установить причину смерти. Установить, понимаете? А думать, – он указал рукой в сторону следователя, – их задача. А бегать – их, – он покрутил головой в поисках разбежавшихся оперативников. – А ваша… А ваша задача, как я понимаю, собрать материал для вашей диссертации. Вы вообще наркоманов когда-нибудь видели?
– Я работала только с теорией, – виновато сказала Ирина. – Я психолог, а не нарколог.
– «Психолог», – передразнил ее эксперт. – Если вы считаете, что им, – теперь он кивнул уже на мальчишку, – поможет ваша психология, то вы заблуждаетесь. Им нужно лечение в первую очередь, а это насилие. Настоящее насилие над ними, но оно действует. Как глупые картинки на пачках сигарет вся ваша психология, никого они не пугают. Вы напишете пару научных статей, их даже напечатают, возможно, вас даже похвалят. Потом вы защитите никому не нужную диссертацию, в которой нет ничего ни нового, ни полезного, и будете получать гранты по шесть миллионов, чтобы с трагическим лицом и с надрывом в голосе рассказать другим наркоманам об их погибшем товарище. Никого это не впечатлит и никому не поможет. На шесть миллионов насильно их можно вылечить человек шестьдесят, а возможно, и больше. И не делайте обиженное лицо. Не удивлюсь, если он успел кого-нибудь убить или ограбить ради денег на дозу специи.
Ирина не находила в себе смелости возразить. Эксперт взял ее на место по просьбе своего друга, научного руководителя Ирины, и портить с ним отношения она не могла.
– Так вот, – продолжал эксперт, – он дошел до стадии всемогущества. С этой дрянью при первом приеме – дело пяти-десяти минут. Падение дуговидное, свободное, активное, как видите, лежит он от окна довольно далеко, что значит – оттолкнулся, падал лицом вниз. Обратите внимание, где его обувь, но второй кроссовок не слетел, сидит слишком туго. Координация движений отсутствует, падение плашмя, вторичного удара не было, да оно и не нужно. На руках никаких свежих повреждений, свидетельствующих о борьбе или попытке удержаться, остальное, если интересно, вам скажет следственная группа. Если сочтет нужным, конечно, – хмыкнул он.
Ирине эксперт показался человеком неприятным. Слишком циничным, слишком прямым. Она считала, что тот, кто работает со смертью, не должен так неуважительно отзываться о ней и о людях, которые уже не могут ответить, но она продолжала молчать и смотреть на погибшего парня.
Здесь все были со словом «слишком», кого ни возьми. И казалось, что сам погибший здесь как будто лишний, никому не нужный, а что Ирине было больнее всего – это то, что даже пресса вряд ли написала бы о нем что-то личное и хорошее. Чем он жил, как попал сюда, как шагнул в эту чертову пропасть. Для кого-то он стал потерпевшим, для остальных – наркоманом. А был человеком, но умер не как человек.
