еще тогда, когда Ирина была на четвертом курсе. Он согласился работать с ней, взял ее на кафедру, вел ее диссертацию, давал темы, в ответ Ирина только писала статьи – под собственным именем, несколько раз выступала на конференциях. Критики было много, и Ирина не раз хотела все бросить, но научрук отговорил. «Это наука, милая, это нормально, более того – привыкайте! Чем больше нового вы приносите, тем больше вы наживаете себе в науке врагов». И Ирина не то что привыкла, но приучила себя молчать.
Она мечтала о фонде, который когда-нибудь начнет работу, о собственной программе, где не будет насилия над людьми, где они будут сами приходить на лечение и где методы будут гуманными. «Мы не должны обращаться с теми, кто и так напуган, как с мусором, – говорила она на последнем докладе. – Все имеют право на шанс». После нее выступал, как ни странно, монах, медик по образованию, и он рассказывал, как хорошо зарекомендовала себя терапия – трудники в монастырях. Ему аплодировали больше, но Ирина посчитала, что это связано с тем, что он – монах, а не с тем, что человек, чье призвание – любить, находит в себе жестокость запугивать людей еще больше несуществующими карами и загонять их в неоплачиваемые рабы.
После священника выступал холеный иностранец, Ирина так и не поняла, откуда он был, – английский она знала на предельно допустимом для кандидатского минимума уровне. Переводчик не слишком хорошо знал тему, и было видно, что присутствующих его бубнеж только раздражал, да и вопросы задавали докладчику на английском, минуя переводчика. Заместительная терапия – еще один ад, еще один фокус с мнимым решением проблемы. Примеры иностранного гостя, те, что были хоть как-то понятны, Ирине убедительными не казались: лечение не должно быть ни насилием, ни еще большими муками. Российские наркологи больше молчали, но Ирина знала, это лишь потому, что поднятый вопрос в России противозаконен. Организаторы спохватились и деликатно свернули тему, а Ирина впервые в жизни пожалела, что не может достойно ответить: как можно считать лечением замену одного наркотика на другой, как можно делать вид, что людям от этого легче, забывая о последствиях, о куда более сильной ломке, о том, что контроль иллюзорен. Легче, но не тем, кто нуждается в облегчении. Но слов и знания языка не хватало.
Ирина так увлеклась жалостью и несправедливостью, что не услышала сзади шагов.
– Какого хуя вы тут вообще!..
Ирина испуганно обернулась.
Этого высокого парня она уже видела и даже запомнила, что он имеет какое-то отношение к следователю. Лейтенант юстиции какой-то, так ей его представили и сказали, чтобы он за ней по возможности присматривал.
– Простите, – пролепетала она. – Я тут ничего не трогала.
– Еще бы ты тут трогала! – рявкнул на нее лейтенант. – Как ты сюда вообще прошла и на кой ляд?
– Просто посмотреть, – Ирина сообразила, что стоит перед ним зареванная, и неуклюже отерла щеки. – Простите. Я никого не видела, вот и вошла.
