спросить – этот Волков Михаил Платонович, он доктор по каким хворобам, он в райцентре у вас в больнице работал?
Кулешов покосился на Колосова.
– А он сам разве тебе не сказал? Странно. Да нет, Никита, он не в райцентре работал. А здесь, в Лесном. Он психиатр. Сейчас в Институте Сербского вроде консультирует. В последние-то годы, как больницу здесь прикрыли, ему туго пришлось – он ведь там должность главврача исполнял.
– Да? А он постоянно тут живет?
– На даче-то? Это у него еще от отца дача осталась. Отец у него тоже психиатр был знаменитый, профессор. В этом году Волков как весной в мае месяце приехал, так и не уезжает. В прошлые годы летом тут жил, а так в Москве.
– Он не женат, что ли?
– Разведен. Вроде потому сейчас и живет на даче, что жена в Москве квартиру оккупировала.
– Опять вроде. Самое любимое слово у тебя, как погляжу. – Колосов покачал головой. Однако наезжать на Кулешова было особо не за что. С Волковым он сам допустил оплошность, не выяснив в разговоре все досконально.
– Что он в день убийства делал, установили?
– Нет. Трудно установить. Дача его на отшибе. Соседей нет, сам он сюда, в поселок, не часто заглядывает. Ездит на машине – белая «Волга» у него, продукты из Москвы привозит. Сам он говорит, что в тот день видел отца Дмитрия с кем-то из Лесного, когда мимо церкви проезжал. Но где он находился и что делал вечером с четырех до семи часов, проверить пока не представляется возможным. Одно могу сказать: никаких вразумительных мотивов для убийства священника лично у Волкова я не усматриваю. Знакомы они были сто лет, по-соседски общались. Ну зачем, скажите, врачу-психиатру, интеллигентному человеку раскраивать череп старику-священнику?
Колосов не ответил. В принципе, пока все это было лишь пустое сотрясение воздуха – все эти риторические вопросы, предположения, догадки.
День пролетел в мгновение ока. Катя всегда поражалась скоротечности времени в некоторые моменты жизни. Казалось, вот только что они приехали в Лесное. Был пасмурный осенний полдень. И вот уже снова тьма за окном, и они с Мещерским едут назад в Москву. Впереди огни, а на часах уже без малого полночь. Все уже позади, в прошлом, а калейдоскоп впечатлений, словно кино, продолжает крутиться перед вашим взором. Что вспомнить, что выделить в этом сумбурном мелькании, в этом хороводе, где все лица – новые, а голоса – чужие? Что же вспоминается ярче всего?
Вот они с Романом Валерьяновичем Салтыковым, Натальей Павловной и Долорес Дмитриевной торжественной процессией шествуют по парку. Салтыков, как царь Петр на верфи, широко шагает, дышит полной грудью, сверкая глазами, восторженно повествует о том, как здесь будет прекрасно через каких-нибудь год-два. А они как свита за ним гуськом по лужам, по рытвинам, по ямам, по ухабам. Катя едва не сломала каблук-шпильку в одной такой рытвине, подумав, что в это дворянское гнездо уместнее было бы, наверное, одеться как на субботник.
Рабочие-украинцы на берегу пруда забивали под чутким руководством охрипшего
