как стрела, страсть, – это влюбленность, крылатость, исповедальность русской души. Поэзия Алексея Маркова добра, музыкальна, романтична.
1980
Суд на Веге
В бурные шестидесятые годы волны литературного моря вздымались и гуляли от берега до берега, одна пенистее другой, из столицы долетали модные песенки, близкие своей расхожестью и «трагической глубиной» к одесским унылым песням под гитару. Докатывались гулкие строфы новорожденных «трибунов».
Жадно просматривая газеты и журналы, мы замечали, что лица, позы, одежда новых кумиров от Парнаса были чем-то схожи, может быть, неестественностью, напыщенностью, какой-то помпезностью и поразительно злой нервозностью. Нервозность – в критическом высказывании, нервозность – в любовном воздыхании, нервозность – в благородных чувствах к Родине.
К сожалению, истинное в литературе, в искусстве люди не сразу распознают в полной мере, а только – по итогам затрат энергии и разума на него, только тогда, когда срабатывает накопленный в них опыт…
А опыт – был. Опыт – родная наша литература. Это – Брюсов, Блок, Маяковский, Есенин. Опыт – Николай Тихонов, Владимир Луговской, Александр Прокофьев, Борис Ручьев, Павел Васильев, Алексей Недогонов, Василий Федоров.
Василий Федоров – поэт устремленный, не боящийся высоты вдохновения, высоты страсти, находящийся постоянно в рабочем ритме. За многие годы моей любви к его прекрасному творчеству я не заметил ни разу, чтобы талант Василия Федорова где-то «затормозился», «впал в кризис», как часто говорят.
Василий Федоров – мастер. Мастер большой и своеобычный, сильный и резкий:
Я ночь люблю
За темноту ее,
Когда ни звезд
И ни луны при этом;
Люблю ее за то,
Что в жажде света
Сильней горит
Сознание мое.
Стихотворение сразу же делит мир контрастно: свет и тьма.
***
Как-то давно мне попалась в руки небольшая книжечка стихов Василия Федорова. Помню, было это летом, сел я в перерыв у мартеновских ворот и начал читать. Читал, строго всматриваясь в слово, вникая в смысл. Первое чувство – удивление: новое имя, незнакомое мне, а стихи наполняют душу чем-то родным, близким, дорогим:
Скрипят нагруженные снасти,
В корму волна сердито бьет…
Купец Никитин Афанасий
Из дальней Индии плывет.
И вот я уже читаю вслух, сквозь лязг могучих кранов, гул раскаленных печей мартена. Я почувствовал, что мне близки эти строки. Стихи той поры, которые бесконечно мелькали в печати – об американских небоскребах, об африканских шаманах, о французских черепаховых супах и отбивных, – мне сильно надоели. Хотелось свежести, солнечности, родины – ее снегов, ее дождей, ее очищающих гроз:
Там где-то Русь,
Там Волги плесы,
Там Тверь!
Сродни морокой воде,
Соленые
