горького смысла за этой фразой, сколько огненного желания действовать, сражаться! Сражаться за настоящую, необходимую тебе и твоим близким правду – сражаться за общее священное дело на планете…
Василий Федоров яростен в слове, богат в красках и движениях слова, но не поспешен в стремлении насладиться известностью, насытиться славой. Ему нужен и понятен труд другого поэта, дорог авторитет и судьба поэта.
Ныне немало стихов и поэм, похожих на синтетические новогодние елки; и цветом эти елки зеленые, и колючки у них густые и тонкие, и пирамидальная продолговатдсть елок учтена, и доступны они, а вот нет в них того родного, того пахнущего смолистой древностью уюта, ласки природы…
У Василия Федорова слово – летящая стихия. Эта стихия и есть божественный огонь поэта, его неистребимая сила.
Сколько раз я ловил себя на мысли: поэзия, как работа с огнем, работа с металлом, требует от человека и ловкости, и сметки, и, конечно, храбрости.
Я всегда относился и отношусь к Василию Дмитриевичу с чувством благодарности. Но однажды, по моей вине, между нами произошла короткая, но весьма темпераментная ссора, вызванная окружившей нас в тот момент сумятицей и разноголосьем случайной публики. Я тяжело переживал это. И как-то, первым, попробовал примирить наши души, протянул Василию Дмитриевичу руку, но в ответ услышал: «Погодите, я еще должен уточнить кое-какие моменты вашего поведения, тогда решу, как мне вести себя при встречах с вами!» Я не обиделся, думая, что он прав, что нельзя было вот так с бухты-барахты терять мужскую дружбу, как нельзя теперь вот так с бухты-барахты отмахнуться от происшедшего.
Разница в возрасте, разница сделанного – поле, через которое уважающий себя и свое призвание молодой поэт не побежит опрометчиво, не полезет по-свойски обниматься, не дерзнет хмельно похлопать по плечу седого, знаменитого честным талантом старшего брата. Не дерзнет! А если Дерзнет – цена ему, как говорил Твардовский, пятнадцать копеек в базарный день…
Не о таком ли витии слухов заметил и Василий Федоров:
Все ворочают умами
Ходит Пушкин
Между нами!
Где же?
Видимо, сей бард
Не имеет бакенбард.
Одно дело – читать поэта и вздыхать о том, что вот и мне бы покататься по Африке, и мне бы покричать на парижской эстраде стихи, попробовать американского «виски» в праздничном кругу аристократов; другое дело – читать стихи поэта и все время ловить себя на том, что ведь и ты болеешь этим горем, и ты мучаешься этой заботой, и ты видишь, как уплывает в синие туманы родная обезлюдевшая деревня, как стареет твоя одинокая мать, видишь, как по вечерам сидят в темных одеждах на покосившихся завалинках старухи, вдовы, рано сникшие от труда и горя русские верные невесты, жены-солдатки:
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте
