он вроде бы участвовал. Нас было пятеро братьев. Но самый старший еще в Гражданскую где-то нашел снаряд, попробовал его разобрать, стукнул о плуг и погиб… Была еще одна сестра, но она умерла четырех лет, так что нас осталось четверо: Николай, Демьян, Василий и самый младший я.
Сколько классов вы окончили?
Семь. После школы поступил учиться в учительский техникум в Балте. Тогда это модно было, да я другой профессии и не знал, можно сказать. Тем более дорога старшими братьями была протоптана. И родные братья, и двоюродные там учились. В общем, в 1939 году поступил, год проучились, а летом 40-го наш техникум перевели в Тирасполь.
22 июня помните?
Объявили часов в десять утра, но вокзал и консервный завод «Имени 1-го Мая» бомбили еще раньше, поэтому поднялась большая паника. А у нас как раз шла сессия за 2-й курс, и у меня до сих пор перед глазами картина – как мы с ребятами, четверо или пятеро, сидим в парке и обсуждаем положение. Как будет, что будет… Тут у нас на глазах патруль пограничников подошел и арестовал троих или четверых военных, видимо, шпионов.
Для вас начало войны оказалось неожиданным или все-таки ждали ее?
Лично для меня – полная неожиданность. Может, те, кто постарше, что-то еще знали, соображали, но мы совсем не ощущали ее приближения. У нас даже занятий по военной подготовке еще не было. Но настрой был самый боевой. Все были уверены, что война ненадолго – на месяц, два…
Не помню уже точно, но, по-моему, мы, несмотря на бомбежки, еще несколько дней прозанимались, а потом уже стало ясно, что дело принимает серьезный оборот, и всех студентов распустили по домам. Я дождался, только пока из Суклеи приехал брат Николай, он там работал директором украинской школы, и проводил его на аэродром. И как он уехал, мы о нем ничего не знали до самого 1944 года. Оказывается, все это время он учился в Москве в разведшколе. А как Колю проводил, я и сам поехал домой. Уже пошли в тыл платформы со станками, и я устроился в одну. Так доехал до Одессы, но там эшелон загнали в порт, продержали двое суток, и только потом отправили на восток.
Но уехали мы недалеко. На станции Вознесенск эшелон разбомбили. Меня деревянным осколком несильно задело, но пришлось делать перевязку. А я знал, что там начальником станции работал наш дальний родственник. Пробился к нему: «Дядя, что мне делать?» – «Шагай домой! Тебе одному в Россию не добраться…» И я оттуда пешком, а это километров семьдесят – восемьдесят, дошел до своего села.
Вернулся, а это уже август месяц. Мимо нас в сторону Врадиевки постоянно шли и шли отступающие части. Сплошной колонной… Но мы об эвакуации даже и не думали. Некуда и не на чем. Но я на проходящих солдат смотрел-смотрел, и – брысь на предпоследнюю повозку: «Дядя, я с вами!» Проехали метров триста, тут какой-то командир с треугольниками в петлицах спрашивает: «Родители знают?» Пришлось вернуться домой.
Кто пришел в ваше село, немцы или румыны?
Первыми пришли немцы, и только дня через четыре после них пришли румыны. На волах тащили свои пушки, но зато такие гордые: «Мы на Одессу!» Запомнился такой момент. У нашего села шли только небольшие
