зрения показывается данный эпизод или сцена в нем[5].
Это совмещение (разумеется, неполное) точек зрения автора и героя, эта быстрота (кинематографическая, в «наплывах», без повествовательно-развернутых обоснований и мотивировок) переходов от одного персонажа к другому, от настоящего к прошлому позволили вместить в роман и спрессовать воедино огромный и разнородный материал. Отсюда и напряженность в движении событий, в переключении от «внешнего» к «внутреннему», от переживаний к поступкам, от обстановки и обстоятельств к психологии.
Очень большое значение приобретает в романе динамика речи. Чаадаев или Саша Грибов, Сенковский или Нессельроде, Бурцов или Родофиникин – все говорят языком одной эпохи, но у каждого он преломляется по-своему, в соответствии со средой и конкретным характером. Это придает роману особый, редкий по достоверности исторический колорит. Правда, в ряде случаев читателю трудно войти во все тонкости словоупотребления, а значит, и того, что подразумевается как автором, так и героями.
Но не только «субъективизация» повествования (то есть разные формы сближения автора, его точки зрения и его голоса с точкой зрения и голосом персонажа) составляет важную особенность поэтики романа и его стиля.
Рассказывая о том, как он пишет, Тынянов заметил: «Там, где кончается документ, там начинаю я». Развивая свою мысль, писатель утверждает, что далеко не всё в жизни документируется, да и документы часто умалчивают о главном. Отсюда вытекают обязанность и право исторического романиста самому восполнять провалы в дошедших до него документальных материалах.
Но эти слова писателя таят в себе и иной смысл. Ведь в используемых художником документах – неофициальных (дневники, письма и т. п.), а тем более официальных – форма изложения подчинена, как правило, понятийной логике. Художник же включает документально зафиксированные факты в образную систему своего произведения. И тогда факты эти приобретают новую емкость и многозначность, помогая художнику создать сложную, многослойно-образную картину жизни.
Поэтому для Тынянова «начать там, где кончается документ» означает не только дополнить его новыми фактами. Документы и факты должны быть «переведены» на новый язык, образный, и включены в художественную концепцию произведения.
Из всех накопленных литературой средств образной выразительности Тынянов более всего ценил метафору, хотя в двадцатых – начале тридцатых годов XX века страсть к метафоре владела не им одним. Любой исторический факт оживает на страницах тыняновской прозы, когда обретает метафорическое значение. Благодаря метафоре и мелкие, и крупные факты и события наполняются у Тынянова повышенным и даже символическим смыслом.
В романе «Смерть Вазир-Мухтара» явления самой разной значимости, относящиеся к различнейшим сферам жизни, через метафору обнаруживают свое касательство к драме Грибоедова, а нередко и свое прямое
См. об этом: Кожевникова Н. А. О типах повествования в советской прозе // Вопросы языка современной русской литературы. М., 1971.
