компании в лавку продай…После второго куплета припев подхватили уже несколько голосов, а когда Толик проорал последние слова, зал разразился одобрительным свистом и криками.
Шестнадцать тонн умри, но дай,
Всю жизнь работай, весь век страдай,
Но знай, дружище, что в день похорон
Мы за тебя нарубим шестнадцать тонн! [13]
Возвращаясь к столику и лавируя между восхищенно приветствующими его посетителями, Том опять почувствовал, что за ним кто-то следит. Но ему было уже всё равно.
Столик встретил его восторженным ревом и криком Джоди:
– Ну ты даешь, сержант! Сам сочинил?
– Нет, конечно. Слышал как-то раз, вот и запомнилась.
– Это точно кто-то из наших написал. Такое пережить надо. Вот только последний куплет немного странный, но тоже отличный. Прямо о нашем русском.
Даже местный виски, по вкусу – натуральный самогон, лился в глотку вполне свободно, как вода. Вечер пролетел незаметно, причем их компания ухитрилась даже ни с кем не подраться.
Только вот утром бежать было очень тяжело. Ноги двигались словно чугунные, во рту было суше, чем в пустыне Сахара в разгар летнего сезона. Похоже, старые привычки Толика и организм Тома оказались не совсем совместимы и теперь боролись друг против друга. Но Толик все же победил, еще раз доказав, что здоровый дух всегда одолеет здоровое тело. Но весь день было действительно трудно, что было понятно – понедельник тяжелый день не только в России.
Ну а со следующего дня стало полегче. Но не намного. К обычному изучению документов, уставов и наставлений, занятиям строевой добавились тренировки в поле, и стрельба из кольта и самозарядной винтовки. Винтовка Толику в целом не понравилась. Кургузая, с очень толстой, непропорциональной ложей и малопонятной неудобной механикой. Попасть пачкой с патронами в пазы приемника – еще та задачка, особенно в бою. И целиться навскидку через диоптр не столь удобно, как с открытым прицелом – мишень теряется. Правда, на пятьсот ярдов и с готовой позиции, благодаря тому же диоптрическому прицелу, стрелять намного удобнее, чем из учебной винтовки. Но больше всего Толик возненавидел звук вышибаемой пустой пачки. Ясно было, что его услышат на расстоянии нескольких десятков метров даже днем. Он сразу сообразил, что в условиях не слишком интенсивного боя, на реальных городских или лесных дистанциях (метров пятьдесят) звон пачки будет слышен вполне явно для противника. Особенно если пачка падает на камни или металлические конструкции. Короче, заглушить этот звук может лишь канонада интенсивного боя. Эхо выстрела звон не скрадывало – как специально засек Толик, пачку вышибло вместе с экстрагированной гильзой уже после звука выстрела. Конечно, деваться-то некуда, «Гаранд» – это не автомат Калашникова, но, как известно, за неимением горничной приходиться довольствоваться тем, что есть, однако радости это положение не вызывало.
Хваленый кольтовский пистолет тоже вызвал у него явную неприязнь. Большой, брутальный в лучших
«Sixteen tons», (перевод автора, по мотивам переводов А. Белана и М. Джумагазиева). Популярная в 50-е годы американская песня о судьбе шахтеров. Имеется в виду company store – в тридцатых и сороковых годах в Америке не платили шахтёрам деньгами, а выдавали ваучеры, на которые можно было купить товары в магазинах, принадлежащих самой корпорации. Таким образом, рабочие не могли копить наличность. В исполнении Теннесси Эрни Форда эта песня получила бешеную популярность. Его фирменным ходом было начинать ее с отбивания ритма щёлканьем пальцев. Потом Эрни начинал петь.
