предпочли первые ряды в партере, включая Сашу, которая тут же получила штрафные очки от помрежа Люси:
– Две минуты! Боярова, ты опоздала на две минуты!
К счастью, Геннадий Петрович (большой любитель дисциплины, только ему не удавалось ее наладить) не рассердился, он держал исписанные его рукой листы, уткнувшись в них близорукими глазами.
В своих бархатных юбках Саша еле втиснулась в стандартное кресло рядом с актером Октавием Михайловичем, он один из немногих принял ее, что называется, с распростертыми объятиями. Крепкий старик, его облагораживали седые усы чистого белого цвета, как и белые волосы, зачесанные назад, он располагал с первой минуты знакомства. Есть редкая порода людей, имеющих способность нравиться сразу и всем, этот старик именно такой. Даже голос Октавия Михайловича завораживал слух бархатистостью, легкими раскатами и проникающей в самое сердце искренностью. Между ними установились теплые отношения, не знавшая родного отца Саша полагала, что таким отец и должен быть – добрым, умным, заботливым и терпимым. Октавий Михайлович взял ее руку и приложился к пальцам девушки губами, хитро улыбаясь:
– Сашуленька, рад тебя видеть.
– Я тоже, Октавий Михайлович, – чмокнула его в щеку она.
– Сашуля, держи конфетку.
– Ой, спасибо!
Оба вынуждены были прекратить перешептывания, так как услышали тихий, но гневный голос Геннадия Петровича:
– И где же эта королевская морда шляется?
Он грозно хмурился, опираясь спиной и руками о сцену, а на сцене, стоя на коленках и склонившись к нему, беззвучно шевелила губами Люся, воровато поглядывая в зрительный зал.
– Кляузничает Буратино, – шепнул Саше на ухо Октавий Михайлович, снисходительно хихикнув.
– Почему Буратино? – не поняла она, не находя сходства Люси с известным персонажем.
– Потому что это тот чурбак, из которого папа Карло должен выточить куклу.
Сходство с чурбаком стопроцентное во всех смыслах, потому Саша прыснула, тут же ее осадил грозный оклик Пинг-Понга:
– Александра!
– Больше не буду!
В знак обещания она прикрыла обеими руками рот, но Октавий Михайлович не унимался, еще разок приблизил губы к ее уху:
– Анфиска опаздывает. Дрыхнет где-то… может, даже в театре.
– Лишь бы не напилась, – также шепотом сказала Саша. – Очень хочется, чтобы состоялась завтрашняя премьера.
– Вчера точно напилась, или я не я буду, – убил надежду Октавий Михайлович. – Не кисни, Сашенька, крокодил Гена найдет выход, может, даже сам выйдет в роли Елизаветы. А что? Наденет наряд, нацепит парик – и вуаля!
Он же и хихикнул, его часто смешили собственные шутки, а Саше не до смеха, стоило подумать о грядущем срыве премьеры. Столько работать, ждать главного дня, и вдруг – все усилия коту под
