Когда Поля в ночной рубашке вдруг вошла в столовую, я даже не понял, почему она движется, словно слепая.
Она плакала. Плакала беззвучно и горько. Попыталась что-то сказать – и не смогла. Вытерла лицо ладонью, шмыгнула. Мы сидели, окаменев.
– Папенька… – горлом сказала она. – Папенька, твоего коммуниста застрелили!
– Что?! – крикнул я, вскакивая. Чашка, резко звякнув о блюдце, опрокинулась, и густой чай, благоухающий мятой, хлынул на скатерть.
Приемник стоял у Поли на подушке. Диктор вещал: «…приблизительно в двадцать один двадцать. Один или двое неизвестных, подкараулив патриарха поблизости от входа в дом, сделали несколько выстрелов, вырвали портфель, который патриарх нес в руке, и, пользуясь темнотой и относительным безлюдьем на улице, скрылись. В тяжелом состоянии потерпевший доставлен в больницу…»
Жив. Еще жив. Хоть бы он остался жив.
Это не могло быть случайностью. Почти не могло.
Кому я говорил, что собираюсь консультироваться с патриархом? Министру да Ламсдорфу…
И Стасе.
Не может быть. Не может быть. Быть не может!!!
Я затравленно зыркнул вокруг. Поля плакала. Лиза, тоже прибежавшая сюда, стояла в дверях, прижав кулак к губам.
– Мне нужно поговорить по телефону. Выйдите отсюда.
– Папчик…
– Выйдите! – проревел я. Их как ветром сдуло, дверь плотно закрылась. Я сорвал трубку.
У Стаси играла музыка.
– Стася…
– Ой, ты откуда?
– Из дома.
– Это что-то новое. Добрый это знак или наоборот? – У нее был совершенно трезвый голос, хорошо. А вот сипловатый баритон, громко спросивший поодаль от микрофона что-то вроде «Кто-то ест?», выдавал изрядный градус. Натурально, коньяк трескает. Наверное, уже до второй бутылки добрался. «Это мой муж», – по-русски произнесла Стася, и словно какой-то автоген дунул мне в сердце пламенем, острым и твердым.
– А мы тут, Саша, сидим без тебя, вспоминаем былую лирику, планируем будущие дела…
– Только не увлекайся лирикой.
– Я даже не курю. Представляешь, он берет у меня в «Нэ згинэла» целую подборку, строк на семьсот!
– Поздравляю. Стася, ты…
– Я хочу взять русский псевдоним. Можно использовать твою фамилию?
– Мы из Гедиминовичей. Это будет претенциозно, особенно для Польши. Стася, послушай…
– А девичью фамилию Лизы?
– Об этом надо спросить у нее.
– Значит, нельзя, – вздохнула она.
– Стасенька, ты никому не говорила о том, куда я собираюсь лететь?
– Нет, милый. – Голос у нее сразу посерьезнел. – Что-то случилось?
– Ты уверена?
– Да кому я могла? Я даже не выходила, а с Янушем у нас совершенно иные темы.
– Может, по телефону?
– Я ни
