на дудочке, пошли, и не захотела быть крысой, но шла, а он шел – и играл.
Он балагурил и хохотал заливисто, вкусно так хохотал, как она никогда в жизни не смеялась. Он весь отдавался смеху, он смеялся громко, так, что оборачивались люди. Он весь смеялся, и она, как будто бы впервые увидев такого живого, естественного, свободного человека, смотрела на него со смесью тихого ужаса и интереса, и – непонятно было, как вообще к этому всему относиться и как от него теперь отвязаться….
…Отвязаться от него не удалось. Невозможно было от него отвязаться, потому что была в нем какая-то бесшабашная веселость, распахнутость, так что просто язык у нее не повернулся сказать ему что-то правильное, строгое:
– Спасибо за помощь, я уже пришла…
И добавить приличное:
– Приятно было познакомиться…
Просто невозможно было это ему сказать, потому что он на все эти ее слова, наверное, взял бы ее за плечи двумя руками, встряхнул хорошенько и сказал:
– Чего так строго, Надюха!..
Он еще по пути к пансионату спросил, как ее зовут, и она, кротко и покорно, как кролик, сказала – Надежда, и он сказал все с той же улыбкой:
– Ну вот и славно, – имя какое хорошее…
И запел, громко, не стесняясь своего голоса:
– Надежда – мой компас земной…
И остановил свое пение, сказав:
– А я – Павел…
И добавил:
– Просто Павел…
И засмеялся опять, как будто что-то смешное было в этом «просто Павел».
И он тут же переделал ее имя в Надюшу, и так и обращался к ней, рассказывая какие-то свои байки:
– Так вот, Надюша, представляешь, а он мне и говорит…
И она несколько раз порывалась сказать ему все тем же строгим и приличным голосом:
– Пожалуйста, не называйте меня Надюшей…
Или:
– Какая я вам Надюша?..
Но – не говорила, боясь, что он в ответ только захохочет, было что-то в нем непонятное, сумасшедшее, и следа приличия, привычного и правильного поведения не было в нем, и она, как потерялась в первую минуту, так и не нашлась, как с ним быть до самого пансионата.
И не смогла остановить его, когда он решительным шагом, как к себе домой, подошел к ступенькам в корпус, запротестовала она как-то слабо, опять же воспитанно как-то, прилично, сказав:
– Спасибо, ну вот я и пришла…
Только он даже не заметил ее слов, прошел в двери, прошел в холл, все так же неся в руках ее пляжное полотенце и сумку, и шел он уверенно, как будто шел к СЕБЕ в номер. И она, со всей своей воспитанностью и хорошими манерами, просто не нашлась, как его остановить.
И даже когда ключ в замок вставила, не нашлась, что сказать и как не пустить человека, который уже стоял на пороге ее комнаты.
И подумала как-то быстро и обеспокоено: он потому и делает все, как он хочет, что я веду себя прилично, по правилам, а он о приличиях и
