target="_blank" rel="nofollow" href="#image1_5b154ba387e49f0700183ee8_jpg.jpeg"/>Влияния
Страсть Ляпикова к самому состоянию страсти переросла у Гиппиус в нечто противоположное, теперь уже не было огня, а был обжигающий лед. От него мерзло все к чему он прикасался. Его ледяной взгляд наводил ужас на собеседников, а холодные и чёткое оценки человеческих поступков и ситуаций повергал наземь даже самых закаленных. Он прославился Железным Магистром. Его восхождение по социальной лестнице стало стремительно. Ведь теперь все видели в нем мощную личность на которой можно быть как за стеной. Само его присутствие парализовало какие-либо импульсы из окружающих. Он стал воплощением идеала для романтиков и несгибаемой машиной для практиков, те кто по слабее обожествляли. Сам он себя ощущал спокойно и уверенно, наконец освободившись от горящей зависимости эмоциональных проявлений, как чистый кристалл льда видел все в подлинном виде… без души…
Жека рядом с таким деспотом потеряла всю свою волю, стала женственной и уступчивой, его радовало что именно рядом с Гиппиус она стала наконец такой, освободившись от бремени «мужика в юбке». Словно перевалив все на него она была счастлива обретает новое качество себя самой, которой в тайне видимо очень желала.
По вечерам он проявлял к ней некоторую снисходительность, которую она рассматривала как теплоту и заботу, а он и правда, словно оттаивал в домашней обстановке, чтобы на утро вновь превратиться в монстра. И все было ничего, но как всегда на выручку, или на беду всему человеческому, решайте сами, всплыло одно важное обстоятельство, а именно его старая фамилия, которую он сменив на более звучную и годную, под видом необходимости имиджа и заботы о будущем потомстве. Те кто донесли его старое прошлое, немного не мало подали это смешно и смешок непроизвольно докатился до него через едва скрытую мягкость в некоторых поступках подчиненных. Не подав вида, но обладая, и собрав для продуктивности своей жизни, чутье, оставшееся от чуткого сердца, он стал всматриваться в свои сны и собственные эмоциональные выплески. Они пугали его своей необузданностью и неуправляемостью. Они словно уже и не подчинялись ему, а жили своей собственной жизнью. Между строчек своего дневника, который по уже ставшей привычке анализа своих поступков, стал замечать какую-то скрытую гримасу личного повествования, его язвительные насмешки над самим собой стали прямо таки садистическим, словно кото-то уже не любящей рукой ироничного взгляда, а жирной кистью на заборе, построенном вокруг его души писал пасквили полностью снимающие его тонкие завески кротких поэзий. Его лирика покрывалась толстым слоем бессознательной желчи, и его писательство стало вонять вторсырьём. Уже не было ясных и чётких мыслей к себе и своей жизни. Уже брызгал он слюной на подчиненных, а потом и на близких. Уже было видно, что он болен и от понимания этого обратился к своему прошлому, как за спасательную соломинку.
Ему вспомнилось как еще молодым он
