посидеть с Эми, но я сказала, что тут вы. И тогда она захотела с вами поговорить.
Они оба, не сговариваясь, посмотрели на журналистку.
К такому повороту он был совершенно не готов и теперь беспомощно глядел на сестру, ожидая какого-то совета.
– Ничего страшного, вы не обязаны с ней говорить! Я ее прогоню, – улыбнулась она.
– Никто не знает, что я здесь бываю, – заговорил он, запинаясь. – Волонтерство – это личное… Честно говоря, я тут работу прогуливаю, и если начальство узнает…
Уголки ее губ слегка дернулись; сестра Рэдсон повернулась и зашагала к журналистке.
Глядя, как ее внушительные ягодицы поочередно ходят вверх-вниз, точно поршни в двигателе, Джейкоб наконец перевел дух. Поднявшись с кровати, он тихо и аккуратно задвинул шторки до конца. Снова сел, взял тоненькую руку и прижал к лицу прохладную ладонь.
Закрыв глаза, он молча – все было уже сказано – вдыхал ее едва уловимый аромат. Потом легонько коснулся губами тонкой, как папиросная бумага, кожи и осторожно положил руку Эми на живот ладонью вниз.
Проведя ладонью по ее свежепричесанным волосам и проглотив комок в горле, он вышел и, щурясь, остановился на пороге.
Он уже собрался уходить, но вспомнил, что нельзя заканчивать на Эми. Она была седьмой из девяти, а напоследок у него оставались два пациента у самых дверей.
Оптимальный вариант. У пациента номер восемь – Клода Джонсона, шестидесяти двух лет, – была необычайно преданная жена. В девяти случаях из десяти она сидела у постели мужа и, держа его багрово-красные руки в своих, пересказывала последнюю серию «Коронейшнстрит» или, закатывая глаза, судачила о соседях. Джейкоб каждый раз предлагал сменить ее, чтобы она могла отдохнуть, но миссис Джонсон неизменно отказывалась.
Ну а с пациенткой номер девять – Наташей Кэрролл – было очень приятно посидеть перед уходом. В свои сорок два она все еще блистала красотой. Золотистые волосы расчертили тонкие, искрящиеся на солнце серебряные ниточки.
Наташу перевели сюда из интенсивной терапии всего несколько лет назад. Он хорошо помнил тот день; когда она появилась, он сидел с Джоан Ривз, которой теперь нет в живых. Они с Фионой только-только вернулись из свадебного путешествия, и на фоне лиловато-белой кожи Джоан его не успевшие побледнеть загорелые руки смотрелись диковато.
Присев на стул у постели Наташи, он поставил купленную в автомате бутылку «Доктора Пеппера» на маленькую тумбочку из букового дерева. На дне болталось еще с дюйм теплой коричневой жидкости, но допивать ее не хотелось.
Наташу немного повернули на бок. Колени смотрели в сторону стула, раскрытые глаза дышали покоем. Золотистые волосы, слегка примятые на затылке, волнами обрамляли лицо и спадали на шею. В струящемся сквозь окно солнечном свете она походила на Мадонну с церковного витража.
– Привет, Наташа, – поздоровался он вполголоса и небрежно задернул шторку, нарочно оставив просвет: пусть медсестра видит, как непринужденно он себя ведет.
Иногда
