дочери».
Попробуем за всем происшедшим, всем пережитым и рассказанным Самсоном Выриным все же заметить, что дочь смотрителя, красавица Дуня, при всех ее достоинствах, рано оказывается «маленькой кокеткой», девочкой, избалованной вниманием проезжающих и частыми подарками: «барыни дарили ее, та платочком, та сережками». Пушкин пишет: «Бедный смотритель не понимал, каким образом мог он сам позволить своей Дуне ехать вместе с гусаром, как нашло на него ослепление, и что тогда было с его разумом». Но ослепление смотрителя, и к этому подводит Пушкин читателя, происходит еще ранее, и не гусар главная причина случившегося, а его отцовская бездеятельность. «Ею дом держался: что прибрать, что приготовить, за всем успевала. А я-то, старый дурак, не нагляжусь, бывало, не нарадуюсь; уж я ли не любил моей Дуни, я ль не лелеял моего дитяти; уж ей ли не было житье?» – Смотритель наслаждался отцовским счастьем, не думая о будущем дочери. Смотритель, а не углядел, не усмотрел за своей дочерью, будучи ослеплен собственным счастьем, «довольным самолюбием». И, как слепой, он находит себе объяснение: «Да нет, от беды не отбожишься; что суждено, тому не миновать».
Отметим, что в пушкинской повести Дуня собралась идти в сельскую церковь, а уехала с гусаром в Петербург, забывая отца и все церковные наставления. Что-то более сильное и властное влечет ее к собственному юному счастью, в котором она теперь нуждается: «всю дорогу Дуня плакала, хотя, казалось, ехала по своей охоте». Возлюбленная гусара, любящая его, ставшая матерью трех его детей, – это ли не естественная и законная судьба для Дуни, и при других обстоятельствах они все трое могли бы быть счастливы.
Проследим за поведением и словами гусара Минского при появлении отца, то есть при напоминании ему о его краже. «Что сделано, того не воротишь, – это напоминает отговорку смотрителя: “что суждено, тому не миновать”, – сказал молодой человек в крайнем замешательстве, – то есть совесть его не молчит, и ему надо ее успокоить, уговорить ее и отца Дуни в своей правоте, – виноват перед тобою, и рад просить у тебя прощения». Выражение «рад просить» совсем не к месту и выдает слишком официальный тон его слов: он нисколько «не рад» просить, и он вовсе и не «просит» прощения. «Но не думай, чтоб я Дуню мог покинуть: она будет счастлива, даю тебе честное слово» (нельзя человеку обещать, что кто-то будет счастлив, можно лишь обещать сделать все для счастья другого). После того как Минский произвел расчет со своим прошлым, «попросив прощения», теперь он предъявляет на Дуню свои права, а для этого лишает отца его прав на дочь. «Зачем тебе ее?» (это первое его «право»). «Она меня любит» (это второе «право», но он забыл сказать – а сам он ее любит?); «она отвыкла от прежнего своего состояния» (а это третье его «право»). «Ни ты, ни она – вы не забудете того, что случилось» (а это уже четвертое «право» на нее). Последние слова очень важные, и Минский сам не понимает всю серьезность им сказанного: они никогда не забудут того, что случилось. Так можно ли, не забывая и постоянно помня, что дочь бросила отца
