предстояло наступавшей ночью.
Впустив в дом инспектора и детектива, я закрыл и запер входную дверь, а потом, пока инспектор держал фонарь, старательно опечатал ее лентой и воском. Дверь над лестницей в погреб я закрыл и опечатал подобным же образом.
Когда мы спустились в погреб, я предупредил Джонстона и его подчиненного, чтобы они не споткнулись о проволоки, а потом, заметив удивление инспектора, начал объяснять сделанные мной приготовления и намерения, которым он выразил полное одобрение. Я с удовольствием увидел, что и детектив, слушая меня, кивает, одобряя все предпринятые предосторожности.
Опустив фонарь на землю, инспектор взял одни вилы и взвесил их на руке, а потом посмотрел на меня и кивнул.
– Отличная штуковина, – проговорил он. – Жаль только, что вы не предусмотрели еще одну пару.
Потом мы заняли свои места, а детектив устроился на табурете, взятом из угла погреба. Пока стрелка часов не показала без четверти двенадцать, мы поужинали за непринужденной беседой сэндвичами и виски, а потом убрали со стола все, кроме фонарей и вил. Одни из них я вручил инспектору, другие взял сам, а потом, поставив свое кресло так, чтобы привязанная к клетке веревка была под рукой, я обошел погреб и погасил все лампы.
Нащупав рукой кресло, я удобным образом разместил поблизости вилы и фонарь, после чего предложил всем соблюдать полнейшее молчание во время нашего бдения. Кроме того, я попросил их не включать фонарей, кроме как по моему сигналу.
Я положил свои часы на стол возле фонаря, слабое свечение которого позволяло мне видеть время. Где-то с час ничего не происходило, и в подвале царила полная тишина, нарушавшаяся разве что иногда неловким движением. А вот примерно в половине второго я ощутил то же сильное непреодолимое беспокойство, которое посетило меня предыдущей ночью. Торопливо протянув руку, я освободил завязанную вокруг столба веревку. Инспектор явно заметил мое движение, поскольку я увидел, что слабый отсвет его фонаря немного шевельнулся, как если бы он, приготавливаясь, положил на него руку.
По прошествии какой-то минуты я заметил, что окружавшая нас тьма переменила цвет, начиная неторопливо приобретать фиолетовый оттенок. Я поспешно огляделся по сторонам, окруженный этим новым сумраком, и понял, что фиолетовый буквально на глазах становится гуще и гуще. Средоточие или ядро перемены появилось где-то за колодцем, на почтительном расстоянии, и с невероятной скоростью приблизилось к нам почти в один момент. Вот оно оказалось рядом, и я снова увидел крошечное обнаженное дитя – бежавшее и казавшееся сотканным из той фиолетовой ночи, которая его окружала.
Ребенок двигался вполне естественным образом, в точности так, как я это уже описывал, но в такой полнейшей тишине, что казалось: именно он и несет с собой это безмолвие. Примерно на половине расстояния между столом и колодцем дитя торопливо пригнулось, оглядываясь на что-то невидимое, и торопливо припало на колени, как бы прячась
