ничего при этом не потеряв. Просто целиком и полностью раствориться в этом мгновении…
Она потянулась за следующей сигаретой. Он остановил ее руку.
– Это был Паганини, – сказал он удивленно, – еще никто мне его так не пересказывал. Мне казалось, что музыка, особенно его музыка, начинается там, где слова бессильны. Видимо, я ошибался. Поэтому не кури сейчас, прошу тебя!
– Почему?
– Потому что я хочу кое о чем тебя попросить. Сейчас, сию минуту. Меня словно током дернуло. Ты сделаешь это для меня?
– Не знаю…
– Ты можешь нарядиться для меня в платье? – спросил он. – Я хочу сейчас, в феврале, увидеть, как бы ты могла выглядеть в мае. Мне хочется на какое-то мгновение продлить очарование, – прошептал он.
– Ты с ума сошел… – усмехнулась она, легонько стукнув его смычком по голове.
Она открыла свой чемодан и, копаясь там, наткнулась на листок, вырванный из записной книжки матери. На нем был адрес тети Аннелизе. Она вспомнила слова матери: «В деревне всегда легче пережить такие времена, в деревне нет бомбоубежищ, зато есть молоко…».
– Как далеко от Дрездена до Кельна? – спросила она, надевая белое шелковое платье в зеленый цветочек. – Ты мог бы отвернуться, когда я переодеваюсь. Мы ведь договорились…
На этот раз он не отвернулся. Она не нашла в чемодане подходящих трусиков, лифчик тоже не годился. Комбинации у нее не было. Под это платье она обычно надевала комбинацию. Материал был очень тонкий, почти прозрачный. Она повернулась к нему спиной и разделась догола. И быстро, через голову, натянула платье. Если бы не упругая грудь, платье повисло бы на ней, как на вешалке. Она с радостью отметила, что очень похудела. Встала на цыпочки. К этому платью она всегда надевала обувь на высоком каблуке. И открывала лоб, стягивая волосы в хвост, а мама одалживала ей свою белую сумочку.
– Ты не могла бы сейчас встать поближе к огню? Получатся такие, как ты говоришь, насыщенные полутона… Надеюсь, свет упадет как раз на твою грудь.
Он совершенно не разбирался в полутонах. К тому же она прекрасно поняла, чего он добивается. Мужчины любят глазами. Даже такие благодарные слушатели, как он. На цыпочках, почти как балерина, она подошла к гробу, на котором стояли зажженные свечи. В их свете платье стало совсем прозрачным.
– Как ты догадалась? – спросил он, вглядываясь в нее и нервно облизывая губы.
– Я немного, скажем так, разбираюсь… в фотографии, – ответила она кокетливо.
– Ты просто красавица. Тебя невозможно не желать, – сказал он быстро, протянув руку за бутылкой вина.
Она вернулась и села рядом с ним по-турецки, прикрыв подолом платья колени. Он протянул ей бутылку.
– Так все-таки скажи мне, далеко ли до Кельна? – спросила она, отпивая из бутылки.
– Я постепенно влюбляюсь в тебя, – прошептал он, глядя ей в глаза.
– Это из-за мая, который
