кроме меня, молока. А без молока мы не проживём. Муж зарабатывает мало. Всё наше хозяйство – на молоке, и самим надо, и из соседних домов берут. Деньжата не лишние. Благо, что дом свой. Сараи во дворе. Всё приспособлено удобно.
Серёженька у меня за эту зиму вытянулся как картошка в погребе, бледный, тощий. Только теперь поправился. Вся одежонка ему мала. А шью я плохо. Ой, время-время, где тебя взять?! У меня у самой этот сарафан совсем разлезся по всем швам. Спасибо Кате – прислала хорошенький ситчик. Чудный выйдет сарафанчик. Ещё она прислала валенки Серёженьке. Они немного велики, но это к лучшему: на следующую зиму будут впору.
Так хотелось, чтобы Катя приехала с Машей к нам в Киев, отдохнула бы от кухни, от своего примуса. И никак не получается. Так я Машу и не видела, а ей скоро уже три года.
Сегодня воскресенье, а я одна. Сергея – старшего (её мужа Сергея Максовича Зиболта) опять заставили дежурить на электростанции.»
Когда к вечеру Елена Аркадьевна, гоня корову, возвращалась с сыном в свой одноэтажный[2] домик на Владимирской (ул. Короленко, № 7), она узнала, что объявлена война.
19 июля 1941 года Петровские получили от Лёли письмо со штампом «проверенно цензурой», написанное в расчёте на эту цензуру. Шло оно почти три недели. Вот оно:
«Пришла беда – отворяй ворота.
Конечному нас, киевлян, нет никаких сомнений в том, что наша доблестная Красная Армия не допустит врага ни к Киеву, ни к Ленинграду. Но озверелый фашист – долго ли ему? – может и поджечь, и разгромить с воздуха наши дома…
Вчера я видела подбитый нашими зенитками вражеский самолёт, падавший в Днепр. Ему не удалось сбросить бомбы на телеграф. И вообще все налёты врага на Киев отбиты, и ни один немецкий самолёт не вернулся на свою базу… Не мне сообщать тебе о наших успехах…
У меня две беды.
Заболел сынишка скарлатиной. Сегодня третий день. Температура 40. Порой заговаривается. Пущены все связи в ход, чтобы его не забрали от меня в больницу. И это в такой момент! Куда деваться с ним во время бомбёжки?
Вторая беда. Пришли в 5утра. Сказали Сергею – старшему: «Берите подушку и одеяло и следуйте за нами». Ия не знаю, куда его взяли.
Говорят, что так сейчас многих берут на строительство оборонительных рубежей.
Хотелось Сел получите от вас весточку, пока это ещё возможно.
Где Кузьмич?
Тел, конечно, в Шапках. Я думаю, что это довольно безопасное место. Как маленькая Маша?
Увидишь Юрку – целуй его от меня.
Тебя крепко целую и люблю, милелй Котик.
Так подкатывает к горлу, что не могу больше писать.
Как это страшно-страшно. Одна с больным ребёнком.
Рокочут самолёты весь день.
Лёля.»
Это письмо было последним. Через несколько дней в Киев вступили немцы.
Глава 2. Повестки
Домик существовал до середины 1950-х годов, но Петровские не осмеливались заявить на него права. Позднее там выстроен многоэтажный дом.
