меньшей степени, результат насилия и мошенничества.
Эту статью Ильф и Петров тем более знать не могли. Зато им наверняка был хорошо известен роман Бальзака «Отец Горио» (1834), где беглый каторжник Вотрен поучает молодого Эжена Растиньяка:
– …Тайна крупных состояний, возникших неизвестно как, сокрыта в преступлении, но оно забыто, потому что чисто сделано. (Перевод Е. Корша.)
Генрих Гейне в 1843 году писал: «Насчет основателей нынешних наших финансовых династий мы можем (…) сказать, что первый банкир был счастливый мошенник» («Добавление к “Лютеции”»; перевод А. Федорова).
В 1925 году о фразе Вотрена вспомнил британский политик-лейборист Джеймс Йоксалл: «Кто-то сказал – кажется, это был Бальзак, – что всякое крупное состояние выросло из преступления, что, позволим себе надеяться, неверно» (сборник эссе «Live and Learn» – «Век живи – век учись»).
В 1956 году вышла монография американского социолога Райта Миллса «Элиты власти». Сентенция: «За всяким большим состоянием кроется преступление», – приведена здесь как слова Бальзака.
Именно эти слова стали эпиграфом к знаменитому роману Марио Пьюзо «Крестный отец» (1969), с подписью: «О. Бальзак».
Все позволено
Если попросить назвать самую известную цитату из Достоевского, то первой, вероятно, будет «Красота спасет мир» (хотя мало кто может ясно сказать, что это, собственно, означает), а второй – «Если Бога нет, то все позволено».
Правда, у Достоевского этого изречения нет. Это «сводная» цитата, возникшая из двух фрагментов романа «Братья Карамазовы» (1879–1880). Первый – мысль Ивана Карамазова в пересказе одного из персонажей романа, Ракитина:
– Нет бессмертия души, так нет и добродетели, значит, все позволено.
Второй – слова Дмитрия Карамазова:
– Только как же, спрашиваю, после того человек-то? Без Бога-то и без будущей жизни? Ведь это, стало быть, теперь все позволено, все можно делать?
И далее:
– У Ивана Бога нет. (…) Я ему говорю: стало быть, все позволено, коли так?
А Смердяков говорит Ивану:
– …Все потому, что «все позволено». Это вы вправду меня учили-с, ибо много вы мне тогда этого говорили: ибо коли Бога бесконечного нет, то и нет никакой добродетели, да и не надобно ее тогда вовсе.
Как видим, вопрос о бессмертии души и будущей жизни и для Ивана, и для Дмитрия Карамазова едва ли не главный, а Бог выступает в качестве гаранта этого бессмертия.
Мысль: «Нет бессмертия души, так нет и добродетели» – проведена через весь огромный роман, а потому обычно связывается с именем Достоевского. Однако сама по себе она Достоевскому не принадлежит и, можно сказать, стара почти так же, как христианство.
Почти то же самое – и почти теми же словами – говорил уже латинский богослов III–IV вв. Лактанций в трактате «Божественные установления»:
