в запертых шкатулках. Но не спорю.
Вместо этого беру оба ключа и отхожу к канделябру – окон в комнате нет.
Зато нет и сквозняков, гуляющих вдоль пола. Правда, сидеть на голых камнях тоже холодно, но мы расстилаем древний выцветший гобелен. Приносим старые подушки с кресел. И шерстяную шаль. В получившемся уютном гнезде Кэм устраивает битвы между своими деревянными солдатами, а я выкладываю узоры из мелких вещичек: цветных шнурков, красивых камешков, обрывков цепочек… В этот раз добавляю перстень, медальон и ключи. Они никак не складываются в орнамент, я кручу их и так, и эдак, пока…
– Кэм!
Он меняет в канделябре сгоревшую свечу. Вздрагивает, роняет огарок и обжигается.
– Чего орешь?
– Смотри!
Маленький ключик лег поперек большого и плотно вошел в выемку, превратившись в бородку.
– Ого! – брат присвистнул, глядя на необычный ключ.
Интерес к запертой двери воскресает.
Она тяжелая. Общими усилиями с трудом сдвигаем её с места. И долго стоим, не смея сделать шаг в тихую темноту.
Первым решается Кэм:
– Мы только заглянем! Даже дверь оставим открытой.
Он тут приносит канделябр:
– Вот, каждому по свече. И пара про запас.
– Ты же сказал, не пойдем далеко!
– Конечно! Это на всякий случай. Ну, идем?
Отсюда, из уютно освещенной комнаты коридор кажется ужасным, а эхо, шепча окончания наших слов, нагоняет еще больше жути. Я замираю на пороге, но Кэм властно подталкивает в спину и выходит следом.
– Дверь не закрывай!
– Трусиха! – брат храбрится изо всех сил.
Шаги гулким эхом отражаются от каменных стен, и убегают в темноту, словно глашатаи, оповещая о нашем появлении. Пахнет сыростью. Я нерешительно оглядываюсь на открытую дверь. Брат усмехается, и я, сжав зубы, шагаю вперед. Пусть он и сам боится до дрожи в коленках, моего страха не увидит!
Но Кэм обгоняет меня и идет, высоко подняв свечу. И первый замечает факел, торчащий из железного кольца в стене.
Сухое просмоленное дерево занимается мгновенно. Пламя трепещет, пугая темноту. Идти становится веселее, тихое потрескивание огня развеивает страх.
Идем долго. Усталость заставляет меня придумывать достойные пути отступления. Но брат останавливается сам:
– Ничего не замечаешь? Тут уклон!
Я пугаюсь. И так стены давят, мешают вздохнуть полной грудью. Куда уж глубже? Но Кэм наотрез отказывается возвращаться:
– Тебе не интересно? Ну, и иди назад. А я – дальше. Вон, бери факел, – в стене вкручен очередной держатель.
Уходить в одиночестве страшно. И покорно плетусь следом. На мое счастье вскоре пол выравнивается, а потом и вовсе идет вверх. Кэм разочарован, а я смеюсь. Не хочу под землю! Вместе со мной пляшет и пламя факела. Брат оглядывается:
– Тут приток воздуха. Кажется, пришли!
