как это может быть?..
Заночевали они в лесу. Дальше с обозом не пошли. Возвращаться в Прудки было нельзя. Прудки снова оказались на оккупированной территории, и там, по словам Зинаиды, размещалась немецкая артиллерийская часть. Оставалось одно – пробираться к затерянному в лесах озеру Бездон, на хутор Сидоряты.
Зинаида подоила корову и сразу же поделила молоко. Теперь едоков стало больше. Самую большую кружку она налила Воронцову:
– На, Сашенька, пей. Наголодался небось.
Он смотрел в её радостные глаза, пытался прочитать, что в них, но ничего, кроме радости и счастья, не мог разглядеть. Его и самого приступами охватывала радость. Но как можно было радоваться после известия о смерти той, с которой были связаны, может, самые лучшие дни его жизни?
– Я знала, что тебя найду, – она так и светилась вся, какими-то едва уловимыми движениями и интонациями голоса напоминая Пелагею. – И ребята все, в один голос: пойдёмте, тётя Зина, дядю Сашу искать, да и всё тут. Дядя Ваня и тётка Васса отговаривали: мол, пропадёшь и детей погубишь. А Нил сказал: иди.
– Нил? Кто такой Нил?
– У нас на озере живёт. Монах. И чем только кормится, непонятно. У нас ничего никогда не брал. Живёт и живёт. Молится, ягоды собирает, травы, какие-то коренья. Найдёт, выкопает, помоет в озере, высушит. Тем и живёт. И всё молится, молится. И у воды, и у могил, и в лодке, и возле дерева. Я не раз видела.
Она рассказала ему о монахе, о его предсказании. Но не сказала всего.
До озера было километров тридцать. До Подлесного, родного села Воронцова, километров восемнадцать – двадцать. Но хутор находился в одной стороне, а родина Воронцова – в другой. На хуторе – тихо, нет ни немцев, ни полицаев. В Подлесном – неизвестно кто и что. А в Прудках снова немцы. Как это могло произойти? Видимо, наши не удержали эту местность и отступили на несколько километров.
Воронцов сделал несколько глотков и передал кружку Зинаиде.
– Что ты? Невкусно?
– Пей сперва ты. Я – потом.
– Да что ты, что ты! Думаешь, мне не достанется? Пей, пей. Я и ещё волью. Поправляйся.
Вечером, когда нашли в лесу полянку для ночлега и развели костёр от комарья, Зинаида вскипятила в котелке воды, откуда-то достала чистые тряпки, кусок марли и принялась промывать раны Воронцова. Он не чувствовал боли. Он чувствовал прикосновения бережных, осторожных пальцев Зинаиды и вскоре, то ли от усталости, то ли оттого, что всё осталось позади, то ли от этих заботливых прикосновений, задремал. Голова его поклонилась, поплыла в сторону, как тяжёлая коряга по воде, и вскоре легла на колени Зинаиды. Так она и просидела с ним до полуночи, пока не зашевелился и не закряхтел в пелёнках на телеге ребёнок. Зинаида переложила голову Воронцова на фуфайку и подошла к телеге. Сунула руку под пелёнку – пелёнка оказалась сырой. Она перепеленала девочку в сухое, покормила молоком из рожка. И та, успокоившись, снова уснула. Прокопий, Федя и Колюшка спали тут же, на телеге, тесно прижавшись друг к другу.
Она
