style="font-size:15px;"> – Нам нельзя воспользоваться туалетом, он здесь только для арийских пациентов, а где туалет для евреев, неизвестно.
– Дуры! – рявкнул он. – Моча есть моча, а дерьмо – дерьмо! У всех людей одинаковое! Живо все по очереди в туалет!
Затем настал черед близняшек. Он вышел из кабинета и громогласно объявил:
– Интереснейший случай! Однояйцовые близнецы, девицы, семнадцать лет! Вам всем надо посмотреть!
Его жена и четыре-пять других дам в нарядных шелковых платьях – кофейный кружок – пошли смотреть. А с ними какой-то ремесленник, который, опустив голову, смущенно мял в руках шапку, потому что чувствовал себя крайне неловко.
Работа в прядильне была кошмаром. Меня поставили в ночную смену, и на работу я шла по совершенно темным улицам. Впотьмах то и дело спотыкалась, а иной раз и падала. Помещение, где мы работали, тоже освещалось очень плохо.
Работницы стояли на большом расстоянии друг от друга у длинной стены, на которую насаживали все новые веретена и запускали станок. В первый раз нитка у меня сразу же порвалась. Бригадирша завопила:
– Это граничит с саботажем! Дура безмозглая!
Через несколько дней я пошла в контору и сказала одной из сотрудниц помоложе:
– Я правда очень стараюсь, но у меня больные нервы, и нитки постоянно рвутся. В последнее время мне довелось много пережить. Им от меня одно расстройство.
В этот миг вошла бригадирша и тотчас разоралась:
– Вышвырнуть надо эту жидовскую свинью, дуру набитую, она даже плевка не стоит!
Разобравшись в конторе с каким-то чепуховым делом, она опять ушла. А я сказала:
– Да, пожалуйста, увольте меня. Сама-то я уволиться не могу.
– Вот как, – ответила конторщица, – я не знала. Ладно, мы вас уволим. Ведь ваша бригадирша сказала, что вы полная неумеха.
Она выдала мне нужные документы и приветливо пожелала всего доброго.
Но обо мне, конечно же, сообщили на биржу труда. Я опять получила повестку и опять не явилась. Принесли вторую, но я решила, что пойду, когда получу третью. Однако вышло иначе.
До недавних пор моим соседом у Якобсонов был Гарри Каплан, официант, игравший на трубе. Когда его забрали на депортацию, я от неописуемого ужаса и отчаяния просто легла в постель и натянула на голову одеяло. И вот, когда я была дома одна, в дверь опять позвонили. Почтальон принес Каплану заказное письмо. Я объяснила, что его нет, забрали.
– Вот как! Тогда я знаю, чтó написать: “Не проживает, отбыл на Восток”, – сказал пожилой почтальон. – Кстати, у меня тут еще одно письмо. Здесь должна проживать барышня Ялович.
Я мгновенно узнала конверт: новая повестка на биржу труда.
– Вы и тут напишите: “Не проживает, отбыла на Восток”, – быстро сказала я.
Короче говоря, из картотеки биржи труда меня вычеркнули, потому что я имела наглость сообщить властям, что
