в паре. Я могу их сбыть.
– Продавай, что хочешь, Дик, – весело ответил судья, – оставь мне только дочь да землю. А, Фриц, старый дружище, это действительно любезно, когда шестидесятилетний выезжает навстречу сорокапятилетнему. Месье Лекуа, ваш слуга! Мистер Грант, – тут он приподнял шляпу, – сердечно благодарю вас за внимание! Позвольте вас познакомить с моей дочерью. Ваши имена ей хорошо известны.
– Здороф, здороф бывай, судья, – отвечал старший из компании с сильным немецким акцентом, – мисс Петси долшен мне один поцелуйчик.
– И охотно заплатит долг, дорогой сэр, – ответил нежный голосок Бесси, прозвучавший, как серебряный колокольчик в чистом горном воздухе. – У меня всегда найдется поцелуй для старого друга, майор Гартман!
Тот седок, которого звали месье Лекуа, привстал не без труда в груде своих одеяний и учтиво раскланялся с судьей и Елизаветой.
– Накройся, француз, накройся! – крикнул кучер, который был не кто иной, как сам Ричард Джонсон. – Накройся, а не то мороз выщиплет остатки твоих локонов.
Месье Лекуа уселся, учтиво осклабившись словам Ричарда. Пастор Грант скромно, но сердечно, поздоровался с приезжими, а Ричард тем временем пытался повернуть коней.
Исполнить это, не поднимаясь на вершину холма, можно было только в каменоломне, огромной рытвине, из которой брали камень для деревни. Сюда-то Ричард попытался направить свою четверню. Проезд по узкой, крутой дороге сам по себе был затруднителен и небезопасен, и тем рискованнее был поворот. Негр предложил отпрячь переднюю пару, судья настойчиво советовал то же. Но Ричард с пренебрежением отнесся к их вмешательству.
– На что? Зачем, кузен Дюк? – воскликнул он с нетерпением. – Лошади смирны, как телята. Ведь вы же знаете, что я сам объезжал уносных, а дышловые у меня под кнутом, так что не будут артачиться. Здесь месье Лекуа, а он знает, как нужно править, потому что часто ездил со мною. Что вы скажете, месье Лекуа, есть ли тут хоть тень опасности?
Не в характере француза было обманывать надежды, так доверчиво возлагавшиеся на него. Хотя при виде пропасти, открывшейся под его ногами, когда Ричард повернул переднюю пару, глаза француза выкатились из орбит, как у рака, но он все же наклонил голову в знак согласия. У немца не дрогнул ни один мускул на лице, и он внимательно следил за каждым движением. Грант ухватился обеими руками за край саней, готовясь выскочить, но врожденная робость удерживала его от прыжка, к которому побуждал физический страх.
Ричард неожиданным ударом бича заставил уносных свернуть в сугроб, прикрывавший рытвину; но, провалившись в глубокий снег, горячие кони решительно отказывались идти дальше. Крики и удары кучера заставили их только попятиться на дышловых, которые в свою очередь подались назад. Единственное бревно, выдававшееся над краем обрыва и полузасыпанное снегом, было слишком слабым препятствием, и прежде чем Ричард заметил опасность положения, половина
