касается лица мальчика. Он кашляет, задыхаясь от запаха разложения и сырой земли. – Но видит ли он сны?
Правой рукой, в резиновой перчатке, она хватает Дэвида за подбородок и смотрит ему в глаза – внимательно, словно перебирая внутренности; так ребенок ковыряет болячку. Мальчик ощущает глубинное давление – глубже сердца, глубже костей, – и тут что-то словно обрывается и раскрывает все его мечты и страхи. Душа Дэвида обнажена.
– А. Возможно, он – лучший сновидец. И он мой.
При этих торжественных словах обезьянки принимаются танцевать, капая серебристой слизью на лицо Дэвида.
– Отпустите нас! – просит он, бросая взгляд на второго пленника.
– Ну нет. – Рукой в резиновой перчатке ведьма гладит его по голове и тянет за волосы на затылке. – Ты пришел ко Второй Сестре по собственной воле. Какой замечательный подарок! Ты займешь достойное место в моем саду. Ты видишь то, чего не видят другие человеческие детеныши. Ах, какие у нас будут великолепные сны. И кошмары – о, какие кошмары мы сплетем вместе…
Слюна стекает с ее нижней губы и смешивается с кровью на подбородке. Паучиха стирает ее рукой-ножницами, нанеся себе еще одну рану.
Дэвид напрягается внутри своего паутинного кокона, пытаясь дотянуться рукой до мяча. Но все конечности плотно склеены и неподвижны.
Второй мальчик хнычет, и паучиха спешит к нему.
– Кажется, мы нашли тебе замену. Вот и всё. Никаких больше страданий.
Она стягивает перчатку, помогая себе зубами в отсутствие второй рабочей руки. Резина соскальзывает, обнажая пять скорпионовых хвостов вместо пальцев. Они сгибаются и разгибаются.
При этом зрелище Дэвид стонет от отвращения.
Вторая Сестра наклоняется над пленником и отдирает паутину с его груди, обнажая белую кожу.
– Пора присоединиться к остальным.
Смертоносная рука прижимается к груди мальчика, и с кончика указательного пальца льется яд. Он проникает сквозь грудную клетку до самого сердца. Мальчик воет и корчится. Дэвид с криком пытается подползти к нему, но не может двинуться. Через несколько мгновений мальчик съеживается и превращается в серебристую обезьянку – такую же, как остальные рабы паучихи. Наконец он перестает сопротивляться и закрывает глаза (без зрачков и радужек); обезьянье личико расслабляется, из пасти свешивается черный язык. Капли слизи стекают с туловища, которое недавно было человеческим, сбоку вьется длинный тонкий хвост.
Дэвид плотно зажмуривается, чтобы не закричать, как маленький ребенок. «Не трусь, – приказывает он себе. – Ты рыцарь». Но он теряет смелость… забывает, чему его учили. Остаются только кровь, смерть, щелкающие зубы и ядовитые жала. Мелькает короткое воспоминание – мягкая, ласковая мамина рука, которая гладит его по голове. И всё это отрезали безжалостные ножницы.
– Не бойся, мой маленький сновидец. – Вторая Сестра наклоняется над ним, в то время как рабы поднимают своего нового собрата и тащат прочь. –
