жертвенности и бездумной готовности следовать за своим кумиром на край земли, чтобы там в страшных мучениях отдать за него жизнь.
– То, что госпожа Лукьянова преставится, было ясно с самого начала, – вдруг услышал Влас.
Уловив сквозь гул стихотворного речитатива имя сбитой на Леонтьевской женщины, фотограф весь обратился в слух, боясь упустить хоть единое слово из заинтересовавшего его разговора. Протиснулся сквозь толпу хорошеньких воздыхательниц Бессонова и устремился к замеченному им господину, собравшему вокруг себя небольшую группу.
– Что было ясно? – переспросила не по возрасту разряженная дама со слишком глубоким декольте.
– Что Елизавета Никифоровна должна умереть, – тонко улыбнулся рассказчик. Он был сед и длинноволос, а поверх его бархатной куртки красовался желтый бант.
Присмотревшись, Влас признал в мужчине художника Вересаева, старавшегося не пропускать ни одной светской вечеринки.
– Отчего же вам это было ясно? – не отставала молодящаяся старуха.
– Ну, должно быть, я знаю это потому, что князь Зенин на мадам Лукьянову заговор делал, он сам хвастался и карту показывал, – со значением пояснил художник.
– Да ну! Что за чушь? – усмехнулся высокий господин в военном мундире. – Я прекрасно знаю Лизавету Никифоровну еще с тех времен, когда она звалась «ля петит Лиззи» и распевала прелестные шансонетки в заведении мадам Козенчук. Лиззи всегда была крайне рассеяна и никогда не смотрела по сторонам. Не думаю, что замужество и несколько лет жизни с этим скучным Лукьяновым так уж сильно изменили ее характер. Так что карты, заговоры на смерть – все это чушь, любезный.
– Отчего же чушь? – обиделся художник, забирая с подноса обносившего гостей лакея сразу два бокала шампанского. – Вовсе нет. Извольте выслушать. В прошлом году мне поступил заказ – князь Зенин, тот самый, двоюродный племянник сами понимаете кого, пожелал иметь парадный портрет в полный рост. Я, знаете ли, считаюсь недурственным портретистом и беру недорого, и ко мне часто обращаются знатные господа, а иногда, как в этом случае, даже особы королевской крови. Я предупредил князя, что дело это небыстрое, а то некоторые обижаются, когда полгода приходится ходить ко мне на дом и по часу сидеть в одной позе. Андрей Владимирович не стал упрямиться и согласился.
Рассказчик хлебнул шампанского и продолжил:
– А я, знаете ли, занимаю мансарду на Широкой, квартира Лукьяновых подо мной. Тогда-то с Елизавета Никифоровной князь и познакомился. Как увидел он мадам Лукьянову, тотчас влюбился, голову потерял и стал звать уйти от мужа и сделаться его метресской. Елизавета Никифоровна от мужа не ушла, но содержанкой сделалась. Моей супруге она не раз говорила, что замужняя дама – это все-таки положение в обществе и никакие деньги его не заменят. Вот если бы князь на ней женился – тогда другое дело. Но князь жениться
