Уже наступил 2002 год, и Китай был слишком волнующей страной, чтобы отказываться. Страна, разрывавшаяся между коммунизмом и капитализмом, все еще верная доктрине, но соблазненная западным миром, – и практически неразвитая инфраструктура для зарубежных гостей. Кроме того, мы были молоды и до тошноты влюблены. Он дразнил меня за то, что я однажды сказала, что единственные вещи на свете, которые меня «наполняют», – это он и океан. «Не хотите ли немного черного хлебушка ко всей этой патоке, Мисс?» Но он также рассказывал мне, какое волнение охватывало его в Чанше, когда он ждал моего звонка. Поскольку стационарного телефона на острове Кенгуру не было, я могла звонить, только когда возвращалась на материк. Тогда Шон бегом бежал в свою квартиру из Института финансов и менеджмента и усаживался ждать у телефона. Когда мне удавалось пробиться, статические помехи соединения трещали в трубке, и я спрашивала, как он там. Он всегда испускал долгий вздох и отвечал: «Теперь лучше».
В июле, перед окончанием срока его контракта, я прилетела в Чаншу, чтобы встретиться с ним. Я побывала у него на работе, познакомилась с его начальством и студентами и присутствовала на вручении дипломов. А потом мы отправились путешествовать. Вначале по Китаю, где заключили помолвку, а потом в Таиланд. Теперь мне было 28 лет, ему – 25. В октябре мы собирались съехаться и жить вместе в Мельбурне. Я продолжала бы ездить на остров Кенгуру, чтобы завершить свои полевые исследования, но сумела убедить своего консультанта, что смогу закончить всю лабораторную работу с помощью знакомого в Мельбурнском университете.
Мы с Шоном обсуждали свои планы во время долгих летних переездов на поезде по Китаю и сидя на веранде нашего коттеджа с видом на пляж Хадрин в Таиланде. Мы говорили о том, как найдем работу и купим дом, как поженимся и как назовем детей: Джеком – в честь его деда, а вот об имени для дочери договориться оказалось труднее (Джессика? Салли? Лара?). Мы говорили даже о том, чем займемся, когда выйдем на пенсию, – как будем продолжать путешествовать за рулем «каравана» по Австралии, как будем баловать своих внуков.
Однако чаще всего мы возвращались к повседневным мелочам, типа того, в какие бары и рестораны будем ходить в Мельбурне – «Черри», «Коммершл», «Блю Трейн», – и какие вкусности будет готовить для меня Шон. Я уже была горячей поклонницей большинства его фирменных блюд – куриного сатая, спагетти карбонара, лапши хоккиен со свининой и тягуче-липкой лазаньи, с соусами бешамель и болоньезе, ветчиной, моццареллой и рикоттой. Но ему не терпелось побаловать меня одним из своих любимых кушаний, тем, которым ему пока не представилось шанса меня угостить, – пастой с курицей и вялеными на солнце томатами.
В отличие от Шона, я была не вполне убеждена, что хочу поселиться именно в Мельбурне. К своим 28 годам я успела пожить в семи разных странах на четырех разных континентах – и до сих пор не определилась с вопросом: где он, мой дом, в каком месте земного шара? Но мне было легко представить
