он просил не пропадать и сообщать обо всем интересном. Коля с этим, сказать по совести, не спешил. Но если истории о личных делах Морского или обо всякой там газетной текучке с легким сердцем можно было считать неважными, то про убийство, как ни крути, доложить следовало. Как инспектор, курирующий безопасность театра, дядя Илья о таком происшествии, ясное дело, должен был узнать как можно скорее. Нужно было идти звонить. И дяде, и в редакцию – по просьбе товарища Морского. А вместо этого Коля стоял, как истукан, выискивая взглядом хоть кого-нибудь, кого бы оставить с Ларой. Но увы…
На сцене, поочередно падая в обморок, выглядывали из-за кулис, чтобы рассмотреть труп, взволнованные артисты. В оркестровой яме копошились оперативники и медики. Зрительный зал значительно опустел. Лишь в нескольких местах вокруг записывающих показания милиционеров собрались кучки не успевших сбежать или особо ответственных граждан.
– Несчастный случай! – уверенно твердил кто-то. – Женщина протирала осветительные приборы и сорвалась вниз. Подробнее спросите у гражданина из зала, который первым бросился на помощь.
– Я видела в бинокль! Я все знаю! От фонаря отвалилась лампа, упала и убила дирижера! – кричала возле сцены на ухо милиционеру одна взбудораженная гражданка.
– Какая чушь! – перетягивала милиционера в свою сторону другая. – С потолка падала кукла. Сценарная задумка, полагаю. А преступление – дело рук террориста! Беляк из первого ряда воспользовался паникой от куклы, закричал что-то зловещее, прыгнул к оркестрантам и принялся убивать музыкантов. Они, бедняги, так из ямы и посыпались! Я лично видела сорочку скрипача, измазанную кровью!
– Товарищи! Товарищи, тише! Вы мешаете мне настроиться и дать четкие показания! – раздалось со второго ряда.
– Тьфу! – Коля не сдержался и плюнул прямо на пол, как и не в театре.
Лариса – то ли в ужасе, то ли в восторге – всплеснула руками, и Коле стало стыдно. К тому же внезапно он ощутил знакомый аромат. Рванулся, но почувствовал, что поздно. Все внутри, так же, как и сегодня в пять вечера, наполнилось предательским блаженным теплом, и Коля скорее догадался, чем увидел, что к Ларе приближается жена товарища Морского.
– Привет! – Балерина замерла, опустившись на колени перед девочкой.
Ларочка подскочила и с озабоченным видом взяла мачеху за плечи.
– Ирина, ты расстроилась? Из-за премьеры? Ты заплачешь ворот платья, и тетя Нино́ устроит взбучку! Эй! Ты же взрослая! Ну, Ирочка, не плачь! – успокаивая балерину, девочка и сама успокаивалась.
– Не буду, – Ирина заморгала, как будто загоняя слезы обратно под веки.
Балерина с девочкой тихонько переговаривались, а Коля, понимая, что вот уже второй раз за сегодня ведет себя очень не по-товарищески, таращился, не в силах оторвать от них взгляд. Черт знает почему, оказываясь возле особ такого рода (О, эта таинственная полуулыбка и томный взгляд! О, локоны, выбившиеся из общего пучка и небрежно падающие на лоб! О, эта осиная талия и едва прикрытые накидкой хрупкие
