захлестнули цепи вокруг шей, били наотмашь кандалами.
Головы разлетаются, словно тыквы, мечи выскальзывают из ослабших рук.
Торговцу вспарывают живот, словно брюхо рыбе, он бьется на острие меча, никак не желая умирать.
Девчонка пытается бежать, догоняют, волокут за волосы к телеге.
Рослый германец срывает одежду, швыряет лицом вниз на телегу, одна рука по-прежнему сжимает намотанные на кулак волосы, другая стиснула грудь до синевы.
Насилуют сразу несколько человек, девчонка орет, захлебывается в крике, только распаляя гладиаторов.
Им давным-давно осточертели податливые шлюхи, изредка приводимые Батиатом, сопротивление жертвы, борьба, их только заводят.
Спартак ловит безумный, полный отчаяния и боли взгляд девушки.
Такие глаза вчера были у Ганимеда, ретиария.
Он был еще жив, когда рабы крючьями волокли его с арены и внутренности сизым клубком вываливались из раны в животе.
Шаг вперед.
Короткий меч, отобранный вчера у убитого охранника, пробегает по горлу, кровь волной хлещет на германцев, девчонка вздрагивает и застывает безвольной куклой.
Взгляды полные бешенства, сейчас взорвутся.
Рука срывает холщовый покров с телеги, открывая глазам груды панцирей, мечей и шлемов.
«Хватайте оружие!» – голос Спартака хриплый, он вырывает из кучи первый попавшийся щит и швыряет его Эномаю.
Тот машинально ловит, машинально взвешивает в руке.
Оружие успокаивает, они привыкли к нему, гладиаторы разбирают его, отходят в сторону, какие-то пару минут – и они уже не толпа беглых рабов, но вооруженный отряд.
Мечи выбивают искры, летят в сторону расклепанные кандалы, кто-то уже выпряг лошадей.
Вперед, на вершину Везувия!
Сотни рабов.
Волна слухов пробежала по Капуе, взорвала ее.
На рынках, в судах, на кухнях и виллах только и разговоров.
Взбунтовались рабы.
История с повозкой обросла слухами, будто не четыре охранника, а две центурии разбиты, растерзаны, разорваны в клочья зубами и руками.
Тит Галлиен прекрасно помнит этот день.
Лезвие меча наливается злостью с каждым прикосновением точильного камня.
Шурх… Шурх…
Тит сам наливается злостью.
Глабр привел шесть когорт, они обложили Везувий, словно медвежью берлогу.
Дни тянулись, как бесконечная нить из клубка шерсти, поставленные в строй, в спешке набранные деревенщины шутили: «Они там с голода уже небось сожрали друг друга».
Глабр пил в шатре с утра до ночи, претор проклинал злую судьбу, загнавшую его в эту дыру ловить толпу рабов во главе толпы черни.
А потом ночь взорвалась.
Сотни факелов, Тит помнил, как они били в глаза, слепили, как выскакивали из палаток новобранцы, путаясь в одежде, и как ревели гладиаторы, стуча мечами о щиты!
Этот
