меча.
Толстые губы сжаты, не лицо – маска смерти.
И у Тита маска смерти.
У всех, у всех рядом эта маска, десятки тысяч масок смерти.
Децимация!!!
Жуткое слово, страшная казнь.
Они все тянули жребий, и Тит тянул, дрожали пальцы, и дрожало веко уцелевшего глаза.
Он стоял, а соседей слева и справа вывели из строя.
Сотни и сотни выходили из строя и становились тонкой цепочкой между Крассом и бесконечными шеренгами.
Виноватых выбирает жребий.
Дубинки разбивают головы, мертвые падают, и палачи шагают к следующим.
Армия все поняла.
Армия боится Красса больше, чем Спартака.
Тит не боялся Красса.
Не боялся Спартака.
Он боялся не дожить.
Не дождаться того момента, когда приблизит свой единственный глаз к его умирающим двум.
Все кончено.
Это поняли уже даже самые отчаянные, самые глупые, самые равнодушные и сломленные.
Он сделал все, что мог, но все кончено.
Ветер рвет плащ, он стоит на холме и смотрит, как уходит флот.
Последние месяцы он лихорадочно искал выход.
Рабы не хотели уходить из Италии, не понимая, что Рим просто не принимал их всерьез.
Теперь принял.
Поняли.
Письма к Митридату, письма к Серторию, десятки писем!
Гонцы уносились прочь и не возвращались.
Пираты взяли деньги.
Их вожак, бородатый, с одним ухом и шрамом через все лицо, хохотал, обнимая его за плечи.
«Конечно, мы перевезем вас на Сицилию, приводи всех!»
Он привел, и теперь смотрел с холма, как пиратский флот, медленно, будто издеваясь, разворачивался и уходил за горизонт.
Они все смотрели, семьдесят тысяч человек, мужчины и женщины молча стояли на берегу и смотрели, как уплывает последняя надежда.
Уже не на свободу.
На жизнь.
«Надо было идти в Галлию, Спартак», – сказал Ганник, который громче всех орал «нет».
Он ничего не ответил.
Красс отрезал все пути, ловушка захлопнулась.
Из Испании плыл с войсками Помпей, Рим стряхнул с себя оцепенение.
Солнце взошло.
Трубы взревели, легаты помчались вдоль когорт, железными квадратами замкнувшими поле.
Тит стоит прямо возле Красса, доспехи надраены, фалеры надеты все до одной.
Пустая глазница не прикрыта повязкой и зияет на лице жутким провалом.
Рабы спускаются с холма.
Нечего ждать, нечего уже терять, какая уже разница.
Тит видит Спартака, видит, как-тот несется вдоль своих рядов, что-то кричит своим.
Спрыгивает с седла, вонзает меч в шею коню, тот бьется в судорогах, заваливаясь на бок.
«Никто не побежит!» – Тит не слышит, что кричит Спартак, но знает, знает, что
