любуется…
– Так я что ж… я ничего… – забормотал Митя и начал яростно плевать на раскаленный утюг.
Марийка сидела молча и смотрела на картинку.
Она вдруг представила себе мужа Липы, веселого плотника Легашенко, без рук и без ног, забинтованного в белую марлю, с торчащей кверху черной бородой.
«Как же он будет есть? – подумала Марийка. – Липе придется кормить его с ложечки. Он даже не сможет передвигаться на скамеечке – безрукому ведь нечем оттолкнуться от земли. Липа, наверно, положит его вот на этот сундук. Сундук, правда, короток, но ведь у Легашенко все равно будут отрезаны обе ноги…»
Марийке стало страшно. Она положила журнал на пол и побежала к порогу. Только сейчас она поняла, куда уехал Легашенко и что это такое – «война».
Саша-переплетчик
Саша-переплетчик был племянником доктора Мануйлова. Называли его переплетчиком для того, чтобы не спутать с племянником Елены Матвеевны, Сашей-студентом. Сашина мать приходилась доктору родной сестрой. У Мануйловых ее называли «бедной Надей». Говорили, что в молодости она была очень красива. Ее хотели выдать за богатого купца; но она отказала ему и вышла замуж по любви за приказчика из мануфактурной лавки. Приказчик скоро умер от чахотки. «Бедная Надя» начала брать шитье на дом. У нее было трое детей: две девочки и старший сын Саша, который работал в переплетной. Он-то и кормил всю семью, потому что «бедная Надя» вот уже два года умирала от рака.
Саше-переплетчику было двадцать два года. Смуглый, с длинными, как у всех Мануйловых, ресницами, он был похож на доктора и в то же время совсем на него не похож. Доктор был всегда какой-то сердитый, хмурый и строгий, а у Саши в глазах точно смешинки прыгали. Марийке казалось, что красивее Саши нет никого на свете.
Докторша всегда посылала за ним, когда нужно было починить электрический звонок, вставить зимние рамы или повесить занавески. Саша-переплетчик был сильный и ловкий парень. Он охотно делал все, что его просили, но Марийке казалось, что он делает это не всерьез, а точно подсмеиваясь над кем-то.
Саша работал подмастерьем в большой переплетной мастерской, которая помещалась в соседнем доме, тоже принадлежащем Сутницкому. Переплетное заведение Таракановой занимало весь низ этого дома. Сквозь пыльные окна можно было рассмотреть старые книги, грудами лежавшие на подоконниках. А в верхнем этаже этого же дома жила сама Тараканиха. Летом под вечер она сидела на балконе и гадала на картах.
Иногда Саша забегал на кухню к Поле прямо из мастерской, в парусиновом переднике, обляпанном клеем, и с грязными руками.
– А ну-ка, Пелагея Ивановна, – говорил он, – угостите горячим чайком, если есть…
– Как не быть, с утра плита топится…
Поля наливала в свою кружку крепкого, точно пиво, горячего чаю и приносила из буфета кусок белой булки.
– А то пошел бы ты, Сашенька, в столовую, – говорила она, – там сейчас доктор кофей пьют. Ведь ты им не чужой…
– А
