style="font-size:15px;"> – Бывший офицер-спецназовец и по совместительству мой любовник. Я тебе о нем уже говорила по телефону. Когда ты звонила мне из Парижа.
– Понятно. А он?
– Что он?
– Кому-нибудь говорил?
– Слушай! – не выдержала я. – Если ты думаешь, что все сбегутся смотреть на приехавшую парижанку или что-то в этом роде, ты глубоко ошибаешься. До тебя здесь нет никому дела. Это тебя устраивает?
– Да, – прошептала Эва. – Ты не забудешь положить в курицу баклажаны?
– Не забуду.
Я помогла Эве подняться по лестнице на второй этаж и довела ее до кровати.
– Та самая… – расплылась она в улыбке. – На которой я спала в детстве.
– Ты промокла? Тебе дать сухое белье?
– Пожалуйста.
Эва вдруг стала непривычно кроткой.
Я принесла ей свой халат.
– Отвернись. Я переоденусь.
Я чуть не улыбнулась. В этом была вся моя сестра. Кружить головы мужчинам – это запросто, а здесь внезапный приступ стыдливости – «отвернись!».
Я отвернулась и когда услышала:
– Я – все, – развернулась и подошла к кровати.
Эва сидела на кровати в моем малиновым в белый цветочек халате с незастегнутыми пуговицами на животе.
– Не сходится.
– Слушай, я тебе принесу мамин халат. Как я сразу не догадалась, что тебе нужна одежда большего размера.
– Не надо. – И тут я увидела, что Эва изо всех сил старается не расплакаться. – Я усну и так. Только накрой меня одеялом. Пожалуйста.
Я достала из старого гардероба с рассохшими дверцами войлочное одеяло и накрыла им сестру.
– Так лучше?
– Да, – прошелестела она.
И тогда я неожиданно нагнулась и поцеловала ее в лоб. Она закрыла глаза и по ее губам скользнула легкая улыбка.
– А теперь иди. Пожалуйста.
Спустившись с лестницы, я не удержалась и посмотрела на себя в небольшое овальное зеркало, висевшее в коридоре. Интересно, я также буду выглядеть, когда забеременею? Ведь мы с Эвой сестры-близнецы!
Пока курица тушилась на сковороде, а Эва спала наверху, я нервно курила одну сигарету за другой, вспоминая жизнь до побега Эвы в Париж.
Мы родились с ней почти одновременно с разницей в двенадцать секунд, и это время роковым образом сказалось на наших судьбах. Эва была объявлена «младшенькой» и с тех пор роли в нашей семье были четко распределены. Я была умницей, а Эва – красавицей и к тому же объектом особого обожания со стороны родителей. Игрушки нам дарили одинаковые – на это я пожаловаться не могу. А вот что касается отношений… что прощалось Эве, не прощалось мне. И наоборот.
Ситуацию усугубляло то обстоятельство, что Эва росла слабым болезненным ребенком и умудрялась подцеплять все существующие болезни, от которых по странной иронии судьбы я уберегалась. От малейшей простуды у Эвы поднималась температура, и мать заступала на вахту около ее постели, даже
