и собираясь защищаться, но она, как ни странно, промолчала.
Все затихли и молча слушали, как дождь стучит по крыше. Люди сливались с темнотой, и порой казалось, что гостиная пуста. Это навевало суеверный страх. И кто-нибудь обязательно не выдерживал и громко что-то говорил, только бы почувствовать человеческое присутствие. Но разговоры каждый раз быстро замолкали, и снова становилось тихо. Последняя пауза затянулась дольше обычного, Филипп даже едва не задремал, пригревшись у камина, как вдруг его разбудил голос Эрики.
– Вы слышали, – громко сказала она, – говорят, сюрреализм сейчас снова входит в моду? В Америке картины недавно еще никому не известных мастеров стоят миллионы и разлетаются, как горячие пирожки.
– Это как? – сонно откликнулся Филипп.
– Договоры заключены на несколько лет вперед, и пока художник пишет картину, на нее уже есть покупатель. Я это точно знаю: работы одного моего знакомого очень популярны сейчас в Нью-Йорке, а три года назад его имени никто даже не знал.
– Так то ж Нью-Йорк. Я не особенный ценитель живописи, но кое в чем разбираюсь: у нас сейчас в моде реализм, сюр не катит, – фыркнул Филипп.
– Это временно, уверяю вас! Скоро и до нас донесется волна. Эх, жаль, я не могу купить хотя бы одну из его картин, пока цена на них не стала заоблачно высока, – посетовала девушка.
– Если еще не стала, то почему не можете?
– Так у меня и таких денег нет! – Эка звонко рассмеялась. – И накопить не удается: я транжира.
– Вот пусть ваш художник вам ее и подарит.
– Да кто я ему? – вздохнула она. – Не жена, не любовница… А он живет с продаж, это его единственный заработок.
За окном опять загромыхало, дождь припустил с новой силой, и ветка яблони суетливо застучала в окно. Мара следила за дрожащим язычком пламени свечи и боялась отвести взгляд. Казалось, там, за границей желтого света, таится что-то пугающее и даже ужасное, а ей очень не хотелось снова пускать в свою жизнь кошмар, вот она и смотрела на огонь, не отрываясь. Только когда вспыхнул свет, она облегченно вздохнула. Получилось довольно шумно, и Мара, слегка смутившись, поторопилась пояснить:
– Я вроде бы и люблю при свечах посидеть, но сегодня так тяжело на душе, будто покойник в доме…
– И часто у вас случаются депрессии? – повернулась к ней Валерия. – Могу порекомендовать хорошего психиатра.
Мара не ответила. Она пристально смотрела в сторону окна, выходящего в палисадник, и на лице ее читался ужас. Три месяца прошло со дня смерти матери и тети, а они ей все мерещились. Вот и сейчас показалось, будто там, в саду, кто-то бродит, и даже мелькнули их тени. Эрика склонилась и обеспокоенно тронула ее за плечо.
– А? – Мара отшатнулась, вздрогнув всем телом.
Простоватое лицо ее, покрытое многочисленными конопушками, так побледнело, что казалось серым. Глаза уставились в одну точку, а руки слепо зашарили по столу. Эрика быстрым движением налила в стакан воды и придвинула его Маре:
