ты… безумна красива. И это беда твоя самая большая беда. Старайся жить, как все. Ведь сейчас у тебя появиться специальность. Это хорошо. Честно, говоря, я не хочу быть поваром. Но ведь надо в жизни кем-то числиться.
Она отошла от него. Села за стол. Взяла сигарету из пачки на столе, закурила. Загребнюк медлил, не уходил. Ирина в растроганных чувствах посмотрела на него и пожалела совсем молодого человека, на долю которого выпало немало проблем и бед.
А ведь какой он славный, Толя Загребнюк. Самоё страшное заключалось в том, что он прав. В жизни надо каждому найти своё место и свою… вторую половину. А красивой быть страшно, но временами приятно. Собственная неповторимость, хоть в чём-то, всегда тешит самолюбие даже самого скромного человека. Просто не всегда он себе в этом признается.
Лично ей нравилась профессия повара. Ирине казалось, что она… навсегда для неё, до гробовой доски. Но весельчак Подрубакин, Антон Антонович, сказал ей, как-то, что всё сделает, чтобы она не получила поварских «корочек». Ему показалось (скорее, ему уже донесли), что Ирина не очень прилично ведёт себя в гостинице. Несколько раз её видели пьяной.
– Да, Ирочка,– задумчиво сказал Загребнюк, – ты штучка ещё та. Семью учителя Лимовского махом разрушила.
– Откуда ты знаешь?
– Это, Ирочка, известно даже местным воронам. Здесь, хоть и большой посёлок, районный центр, но все и всё друг о друге знают. Прошу тебя, остановись, пока не поздно! Ты можешь наделать много бед для себя и для других.
– Я начинаю это понимать,– Ирина издала тяжёлый вздох.– Но я, Толя, иногда не смогу остановиться. На меня нападает какая-то злобная страсть. Мне хочется порой и водки выпить, и делать всё, что я пожелаю… с первым встречным, если он мне понравится на какой-то момент. На мгновение.
– Плохо это. Но Подрубакин – добрый мужик. Экзамены после окончания курсов ты сдашь. Он относится к тебе, как к неразумному и несчастному ребёнку. Я прошу тебя, не делай глупостей. Живи, как все.
Сказав это, Загребнюк вышел из гостиницы, тихо затворив за собой дверь. Ирина упала грудью на диван, обхватив руками валик-подушку. Ей было очень не хорошо. Ведь сейчас, через считанные минуты, ей предстояла встреча с Лимовским, которому она должна была, раз и навсегда, сказать «нет».
Учитель Лимовский, в душе которого горел пожар, уставший ждать у моря погоды, решил пойти в номер Татану без букета цветов и поставить точки над «и». Он направился к двери, но вдруг ощутил резкий толчок в спину. Оглянулся. Сзади него стоял подвыпивший мужик лет тридцати пяти, в фуфайке, с красной рожей и выпученными глазами.
– Ты это… сейчас от меня, конкретно,– угрожающе сказал он Лимовскому, – по рылу получишь, учитель, вырви тебе ногу!
– Не понимаю вас. По какой такой причине вы должны нанести мне телесные повреждения? Да и сможете ли, господин хороший? Вы на ногах еле стоите, потому и пляшете.
– Я смогу и сделаю то, что обещал. И причина имеется. Ты, вот что, отстань от Пригожей. Озвучиваю на данную тему… первое и последнее предупреждение.
