на ярмарку вместе с приемными родителями.
Зазули еще накануне выбрали на базарной площади место, свезли столы и табуреты, отслужили дома молебен, а потом при благосклонном участии компаньона и кума Ивана Чумаченко распили штоф водки.
Сегодня вся эта компания направлялась к ярмарочной площади в следующем порядке. Впереди шел сапожник Иван и обеими руками подталкивал два стана колес, которые были нанизаны на длинный кол. Рядом с ним шла жена его Катерина. Высокая и худая, как жердь, она вся была обвешана конской сбруей. На тонкой и длинной шее Катерины висел огромных размеров хомут, совершенно покрывавший ее узкие плечи и плоскую, впалую грудь. На руках у нее висели шлеи, подпруги, недоуздки и кожаные вожжи. Сбрую эту Иван еще осенью приобрел за два рубля, потому что она вся была изорвана и испорчена. Великим постом Чумаченко сбрую починил и теперь надеялся ее выгодно продать.
Позади супругов Чумаченко шествовали Зазули. Тарас, как и кум его, катил два стана колес, а шедшая рядом Аксинья вела на веревке двух откормленных поросят. Потом уже шел Рыжик. Босой, в серой рубашонке и помятом картузе, из-под которого капризно выбивались почти красные кольца густых кудрей, Санька имел преуморительный вид. За плечами, точно вязанка дров, болтался его «товар». Всегда резвый и всегда готовый на какую угодно шалость, Рыжик на этот раз напустил на себя необыкновенную серьезность, будто он шел за невесть каким нужным делом. Впрочем, для Рыжика все это было очень важно, так как Тарас еще накануне сказал ему, что половина из того, что он выручит за игрушки, поступит в полное его распоряжение.
Шел на ярмарку и Мойпес.
Он меланхолично плелся позади Рыжика и раздувал ноздрями мелкую серую пыль, мягким и толстым слоем покрывавшую дорогу.
Было еще очень рано. Солнце только что взошло. В воздухе пахло дегтем и сухим прошлогодним сеном. Несмотря на ранний час, весь город был уже на ногах: по улицам ползли и скрипели телеги, повсюду слышалось конское ржанье и громкие окрики по адресу волов:
– Гей, гей!.. Цоб, цобэ!..
До ярмарки оставалось уже немного. Она находилась на окраине города, на так называемом Конском базаре. Компания стала подходить к площади. Тут Санька не выдержал. Ему захотелось первым попасть на ярмарку, и он бросился вперед, к великой радости Мойпеса, которому надоело это медленное и торжественное шествие.
– Куда, каторжник, удираешь?.. Подожди, говорю тебе!.. – крикнул вслед мальчику Тарас, но того и след простыл.
Через несколько минут Санька стоял на вершине небольшого холмика и, тяжело дыша после быстрого бега, глаз не спускал с чудной картины, представшей перед его взором. Он как на ладони увидал всю ярмарку.
Обширная площадь была битком набита людьми, телегами с поднятыми оглоблями, разношерстными лошадьми, коровами и палатками. Свист, гам, смех и говор толпы, ржанье лошадей, звуки гармоники и вой дудки, доносившиеся с площади, сливались в один общий многозвучный гул.
– Гайда! – крикнул Рыжик Мойпесу и стремглав бросился вниз, к площади, где он вскоре затерялся в толпе, как иголка в стоге сена.
