мы с Эбби только поженились, я ухитрялся избегать надзора. Через несколько минут мобильник зазвонил опять.
Эбби шепнула из-под брезента:
– Лучше ответь. Сам знаешь, он терпеть не может, когда его заставляют ждать.
Когда телефон зазвонил в четвертый раз, я ответил. Тесть заговорил со мной таким тоном, каким обычно обращался к членам сената, сидящим в другом конце зала. Этот голос часто слышали по Си-эн-эн.
– Где Эбигейл Грейс?
Длинные имена – норма в Чарлстоне. Большинство представителей высшего общества носят как минимум два имени. Это наследство золотых дней Скарлетт О’Хара и не самое тактичное напоминание о том, что твой собеседник принадлежит к благородному сословию. Когда сенатор привез Эбби в Эшли-Холл, он настоял, чтобы его дочь называли полным именем – дабы возвысить ее над «массой» и выделить из толпы соучениц. Колмэн, один из самых молодых губернаторов в истории США, не сомневался, что по его приказу все запрыгают, поэтому окружил себя соответствующими людьми. Но Эбби, девочка с косичками, ни о чем полезном не задумывалась. Она не работала на сенатора. И у нее не было иных желаний, кроме как быть его дочерью. Эбби плевать хотела на титулы. И тогда началась война.
С самого начала они жили в постоянном напряжении. На публике, разумеется, все приличия соблюдались. Эбби уступила отцу в этом. Таков Чарлстон – нужно сохранять лицо. Но стоило лишь прислушаться к тому, как она произносит «папа», чтобы все понять.
Когда я познакомился с Эбби, она оказалась не такой, как я ожидал. Да, она была дочерью сенатора, рожденной в роскоши и воспитанной в Эшли-Холле, в стенах которого до сих пор эхом звучали голоса чернокожей прислуги. «Я в Чарлстоне рождена и в Чарлстоне выросла, и когда умру, то сделаю это по-чарлстонски». Но при этом Эбби чувствовала себя свободно и на пляже в бикини и рваных шортах, и на балу Ирландского общества в жемчугах и длинных белых перчатках. Как ни странно, она гармонично вписывалась в эти два мира.
Мисс Оливия, которая меняла ей подгузники и занималась воспитанием, пока сенатор был поглощен предвыборной гонкой, рассказывала, что в первом классе Эбигейл Грейс Элиот Колмэн топнула ножкой и спросила: «Почему нельзя говорить «Эбби»?» По мере того как накалялась ситуация, она урезала свое имя. С третьего по шестой классы она называла себя «Эбби Грейс». Стильно и в то же время прилично. Также это перекликалось с заглавной ролью в мюзикле «Энни», которую она играла в театре на Док-стрит.
В средней школе, когда началась ее карьера фотомодели, благодаря чему Эбби оказалась в национальных каталогах одежды и замелькала в местной рекламе, имя пережило очередное сокращение и превратилось в Эбби Джи. Отец пришел в ярость, но теоретически имен по-прежнему было два, а потом, Эбби Джи использовалось лишь в неформальной обстановке, то есть не при нем. Он решил, что дочь вырастет и поумнеет.
Когда она училась в старшей школе, ей звонили молодые люди, питавшие надежду пригласить дочь сенатора на выпускной бал, и звали к телефону Эбби. Отец в ответ клал трубку на рычаг. Как бы то ни было, шестнадцатилетняя Эбби пошла дальше и, чтобы позлить отца, приняла
