для остальных троих. Ему, как и ей, уже исполнилось семнадцать, и за этот год парень заметно возмужал. Он стал высоким, стройным и уже начал бриться – или, как это называла Спэрроу, «терзать свое бедное личико ножом». Что правда, то правда, пока ему это плохо удавалось, но все приходит с опытом. Сарай не заметила на нем новых царапин – лишь заживающую корочку от старой на острой линии подбородка.
Ей показалось, что он выглядит усталым.
– Плохой день? – спросила она. С девочками не всегда было легко, а поскольку Сарай, в силу объективных причин, просыпалась только к вечеру, задача следить за ними ложилась на плечи Ферала.
– Нет, – ответил он. – Просто долгий.
Сарай было непривычно воспринимать дни как долгие. Она спала от рассвета до заката, и ей всегда казалось, что она открывала глаза всего через секунду после того, как закрыла их. Все дело в люльке. Зелье заглатывало дни одним серым куском.
– А ты как? – поинтересовался Ферал, и его карие глаза смягчились от беспокойства. – Трудная ночка?
Все ночи Сарай были трудными. Это слово идеально описывало само естество ночи.
– Просто долгая, – вторила она с грустной улыбкой, сжав рукой свою лебединую шею и покрутив головой в разные стороны.
Она знала, что Фералу не понять. Он исполнял свои обязанности, чтобы поддерживать их существование, а она выполняла свои. Жаловаться нет смысла.
– Где Минья? – спросила девушка, заметив отсутствие пятого члена их чудаковатой семьи.
Ферал пожал плечами:
– Я не видел ее после завтрака. Может, она со Старшей Эллен.
Старшая Эллен управляла яслями цитадели еще до Резни. Теперь она управляла всем. Ну, по крайней мере, теми жалкими остатками, которыми еще можно было управлять.
– Фу, целуешься с призраками! – услышали они из сада. Нежный голосок Спэрроу дрожал от смеха, который резко прервался вскриком «Ай!», когда Руби бросила в нее сливу.
– И кто это был? – спросила Сарай Ферала. – На кого она нацелила свои губы в этот раз?
Юноша издал звук, который являлся вербальным эквивалентом пожатию плечами:
– Кажется, Кэм.
– Серьезно? Кэм? – Сарай скривила носик. Кэм был с ними с самого начала. Он работал лакеем до Резни и до сих пор носил ливрею, в которой умер, что, по мнению Сарай, намекало на явное отсутствие воображения.
– А что? – спросил Ферал, подергивая бровями. – Кого бы ты поцеловала?
Сарай ответила высоким и легкомысленным тоном:
– Я каждую ночь целую десятки людей. – А затем коснулась места прямо над внешним изгибом своей коричной брови. – Вот сюда. Мужчин, женщин, детей и стариков. Я целую их, а они содрогаются. – Ее голос стал таким же ледяным, как сердца. – Я целую их, и они тоскуют.
– Это сложно назвать поцелуем, – подметил Ферал. Раньше он шутил, дурачился, но не теперь.
