прогневила Тебя?! Новая смерть!.. Новая жертва!.. О, Всесильный, Милостивый Господь! Услышь мою молитву, сбереги мне детей моих, любимых моих, дорогих детей-сестер!.. Если нужно, понадобится новая жертва Тебе, Создатель, понадобится новое испытание – возьми мою старую, ненужную жизнь, Боже Всемогущий, и огради от гибели и смерти вверенных мне сестер. Возьми мою жизнь, Господи! Не дай погибнуть сестрам моим, как Наташе…
Внезапно она поднялась с колен, высокая, прямая, с лицом, исполненным самоотвержения, жажды подвига, готовности принести всю себя в жертву за других. Из ее влажных, залитых слезами глаз исходил свет, делавший все ее некрасивое пожилое лицо молодым, вдохновенным, почти прекрасным. Чистая, красивая душа этой женщины смотрела из ее глаз, из ее лица, обычно такого сурового, строгого, жесткого, почти отталкивающего своей недоступностью. Нюту неудержимо потянуло упасть к ее ногам, целовать ее руки.
Так вот какая теплота, невыразимая, самоотверженная любовь царили в душе этой женщины, по виду такой сухой и холодной!
Легкий вздох вырвался из груди Нюты; но как ни тих был этот вздох, он достиг чуткого слуха Ольги Павловны.
– Что вам угодно, сестра Трудова? – сразу принимая свой обычный ледяной вид, произнесла начальница. И брови ее нахмурились. В глазах мелькнул огонек досады.
Но Нюта не успела ответить, так как в это время вбежала запыхавшаяся черненькая, как мушка, сестра Двоепольская.
– Ольга Павловна… Наташу увозят… Литию[26] в амбулатории сейчас будут служить… – проговорила она и исчезла так же быстро, как появилась, за дверью.
– Идем, сестра… Вы ее не знали, но, как усопшему другу страдающего человечества, воздадите ей последний долг… – произнесла Шубина, взяв под руку Нюту и выходя с ней из своей квартиры.
В амбулатории, где работала покойная Есипова, собралась вся община, все сестры, бывшие налицо, доктора, администрация, прислуга. Нюта видела закрытый наглухо гроб, тихо покачивавшийся на плечах сестер, пожелавших нести до ворот усопшую подругу, и высокого старика, с лицом, закаменевшим от горя, печального, как сама смерть. То был отец умершей. Перед ней мелькнули заплаканное личико Розочки, бледное, серьезное, строгое лицо Юматовой, взволнованные лица других сестер.
Священник, престарелый, библейского вида старец, дрожащим голосом читал молитвы. Сестры пели. И протяжный трогательный напев «Святый Боже» наполнял собой, казалось, каждый уголок огромного белого здания общины.
Когда лития кончилась, сестры вынесли гроб на улицу, где служители поместили его в заранее заготовленный свинцовый ящик, который поставили на ожидавшие у ворот дроги.
Сестры пропели в последний раз, и дроги тронулись по направлению к железнодорожному вокзалу, так как отец умершей сестры милосердия решил увезти в родовое имение тело единственной дочери, чтобы опустить его там в фамильный склеп.
– Была Наташа – и нет Наташи! – прозвучал вблизи Нюты голос одной
Лития́ – моление об умерших, более короткое, чем панихида.
