поднял трубку и, как показалось, удивился. Затем сказал коротко: «Да». Вошел офицер, положил на стол бумаги. Сталин прочел – и посмотрел на Райана так, что тому стало страшно.
– Несколько часов назад вы сбросили атомную бомбу на Синьчжун[7], – сказал Сталин абсолютно спокойным, даже равнодушным тоном, – и насколько я понимаю, такие операции санкционируются и планируются заранее, следовательно, вы знали о том, когда шли сюда говорить красивые фразы? Если вы действительно представляете высшую государственную власть США. Еще не навоевались? А ваши сухопутные войска в Европе, во Франции приведены в полную боеготовность и получили приказ выдвигаться к границе. Это что – война?
Райан не понимал решительно ничего. Может быть, там, в Штатах, победил заговор, президент Баркли объявил братьев Даллесов преступниками, ну а они его… случалось ведь, что убивали и президентов! Но при победе «партии войны» бомбили бы не Синьчжун, а как минимум Харбин или Владивосток! А десятка американских дивизий в Европе явно недостаточно для блицкрига по-паттоновски, это было понятно любому недоумку, заговорщики не идиоты же? Или тут ведется какая-то игра… надо срочно спешить в посольство и запрашивать Вашингтон, что там происходит!
– Заговорщики? – переспросил Сталин. – Но отчего вы говорите это нам, не мы же обязаны ловить и вешать ваших преступников? Или, как у вас принято, сажать на электрический стул. Со своими мерзавцами разбирайтесь сами. Мы же хотим в течение двадцати четырех часов не только получить от вас самые исчерпывающие разъяснения по поводу происходящего, но и увидеть ваши действительные шаги по стремлению к миру. К коим относятся, в первую очередь, отмена боевой готовности войск Атлантического союза, прекращение полетов вашей авиации вблизи наших границ и интернирование вашего экспедиционного корпуса в Китае. В противном случае мы оставляем за собой право нанести еще один удар по одному из военных объектов США, таким же боеприпасом, как в Шанхае. А через сутки, если не получим ответа – еще один. Нам не нужна война – но мы ее и не боимся. Будет ли она – теперь вам решать. Так и передайте своему президенту.
Союз нерушимый республик свободных…
Это была обыкновенная московская коммунальная квартира, населенная самым разным народом.
Шесть комнат и бесконечно длинный коридор, хоть на велосипеде катайся. В конце кухня, рядом ванная и туалет. В кухне была еще одна дверь, на черную лестницу, но ею почти не пользовались – черный ход вел в колодец внутреннего двора, откуда попасть на улицу можно было лишь через лабиринт подворотен. Для того чтобы прислуга не беспокоила «чистую публику» – при царе здесь жили чины уровня статского советника (что-то возле полковника, если перевести на армейский). После революции квартира стала коммунальной – до двадцать третьего года, когда сюда вселился один ответственный товарищ с семьей; в тридцать седьмом жилье снова сделали «коммуной».
«Китайское» время по часовым поясам опережает московское на 6-7 часов.
