style="font-size:15px;"> когда ты распален гневом и противник твой тоже
когда ты распален, а противник спокоен
когда ты спокоен, а противник распален
когда вы оба спокойны
друг тебе противник
не друг тебе противник
Каждой разновидности соответствует свое отдельное правило, обеспечивающее успешное ведение поединка и в конечном итоге – победу. Так, вступая в поединок насмерть с применением оружия, надлежит ставить свою жизнь выше законов вежества. Напротив, в словесном поединке, ведущемся ради развлечения, рекомендуется стремиться скорее к поражению, нежели к победе. Последнее особенно предписывается в тех случаях, когда твоим противником является дама, чьей благосклонности ты добиваешься.
Арнаут Каталан скоро соскучился слушать сии отвлеченные рассуждения, по личному опыту отлично зная, что любой словесный поединок, ведущийся хоть для развлечения, хоть для разгрома противника, хоть с другом, хоть с недругом, хоть при взаимном распалении сторон, хоть при изначальном спокойствии, непременно завершается мордобоем – что и продемонстрировали обе прислужницы с очевидностью и не без блеска.
И потому, набив основательно брюхо, Каталан оставил сеньору Алану и ее друзей теоретизировать (а древо поединков, между тем, ветвилось и ширилось, покрываясь листочками и птичками) и углубился в лес на поиски иных развлечений и для начала помочился.
Спустя очень недолгое время Каталан выбрался к деревне, в чем не может быть усмотрено никакого дива, ибо места здесь весьма пригодны для земледелия и потому густо заселены. Некоторое время Каталан стоял на холме, щуря глаза в ярком солнечном свете и любуясь ковром зреющей к сенокосу сочной травы. Луга шли под уклон к прозрачной речке, за которой раскинулась деревня дворов на тридцать, не меньше. Свежая зелень листвы, напоенная светом синева небес, легкий ветерок, ласково оглаживающий лицо, – все это вдруг наполнило Каталана таким неистовым ликованием, что он, выкрикивая бессвязные песни, пустился в пляс на вершине холма – один-одинешенек, точно какой-нибудь древний языческий дух.
Так выплясывал он, позабыв все на свете, и вдруг обнаружил, что рядом, зачарованно вылупив глаза, стояла простоволосая крестьянская девка с приоткрытым ртом.
Каталан остановился, тяжело дыша. Черная прядь прилипла к потному лбу, темные глаза блестят, будто их смазали маслом.
– Ой, – басом выговорила девка и подхватилась бежать, но не тут-то было: Каталан сцапал ее за руку. Она дернулась – раз, другой – и от ужаса сомлела.
– Ты чего? – спросил ее Каталан, жадно вдыхая запах распаренного девкиного тела.
– Ой, – уже шепотом повторила девка.
И оттого ли, что шмель тяжко загудел в нагретой солнцем траве, оттого ли, что тянуло у девки из-под мышек сладким потом, оттого ли, что настала для Каталана двадцатая в его жизни весна, – только заголил он девкины плечи, обеими руками потянув на ней дерюжную рубаху. И открылись плечи, да такие круглые, что дух перехватило.
