льется вода с соломенной кровли, ровно подрезанной над дверью. Ребенок в изумлении протягивал руки, ловил летящие серебряные нити дождя и смеялся, и они смеялись вместе с ним. А старик присел на корточки рядом с ребенком и сказал:
– Другого такого ребенка не сыщешь и в десятке деревень! Мальчишки моего брата ни на что не обращают внимания, пока не научатся ходить.
А в поле проросли пшеничные зерна, и над влажной черной землей торчали нежно-зеленые острия всходов.
В такое время крестьяне ходили по гостям, так как все видели, что небо старается за них в поле и поливает их посевы, и им незачем гнуть спину и таскать ведра на шесте, перекинутом через плечо. И с утра они собирались то в том, то в другом доме и пили чай, и ходили из одного дома в другой, пробираясь босиком по узкой меже под большими зонтами из промасленной бумаги. Женщины сидели дома; шили башмаки, чинили одежду и готовились к празднику Нового года.
Однако Ван Лун с женой нечасто ходили в гости. В деревне, состоящей из полудюжины разбросанных в беспорядке домов, не было другого дома, где было бы так тепло и сытно, как у них, и Ван Лун боялся, что если он будет якшаться с соседями, они начнут просить у него взаймы. Приближался Новый год, а у кого было вволю денег на одежду и на угощение?
Он сидел дома, и, пока жена чинила и шила, он брал бамбуковые грабли и осматривал их, и если где-нибудь порвалась веревочка, он вплетал новую, свитую из собственной пеньки, и на место сломанного зубца он ловко вставлял новый.
И то же, что он делал с полевой утварью, жена его О Лан делала с домашней утварью. Если глиняная посуда давала трещину, она не выбрасывала ее, как другие женщины, и не говорила, что нужно завести новую. Она перемешивала глину с землей, замазывала трещину и медленно нагревала ее, и посуда снова была, как новая.
И потому они сидели дома и радовались друг на друга, хотя они почти никогда не говорили друг с другом ничего, кроме нескольких отрывистых слов, вроде: «Ты оставила на посев семян от большой тыквы?» или: «Мы продадим пшеничную солому и будем топить печь бобовыми стеблями». Изредка Ван Лун говорил:
– Хорошая сегодня лапша.
И О Лан отвечала уклончиво:
– В этом году у нас хорошая мука.
В этот урожайный год Ван Лун получил от продажи зерна пригоршню серебряных монет сверх того, что им необходимо было истратить, и эти деньги он боялся держать в поясе и не говорил о них никому, кроме жены. Они вместе придумали, где держать серебро, и жена ловко выдолбила маленькую ямку в стене их комнаты за кроватью, заткнула дыру комочком земли, и она стала совсем незаметной. Но оба они, и Ван Лун и О Лан, втайне чувствовали себя зажиточными и запасливыми. Ван Лун сознавал, что денег у него больше, чем он может истратить, и расхаживал среди соседей, довольный сам собой и всем окружающим.
Глава
